Том 5. Критика и публицистика 1856-1864 - [38]

— оба неустанно строчат рекомендательные письма. Первая рекомендует своего protégé по причине comme il faut; второй своего за скромность, за то, что он с молодыми молод, со старцами стар. Матрена Ивановна хорошая женщина, и отличные приготовляются у ней пироги; Стрекоза припоминает в письме о приятных минутах, проведенных вместе тогда-то и там-то, и заверяет, что минуты эти оставили неизгладимое впечатление в его сердце. Да, трудно, неловко отвечать отказом на такое учтивое, в душу лезущее приставание, а если прибавить к этому еще потребность уживаться, столь многими принимаемую как высшее выражение административной дальновидности, если взять в соображение естественное пристрастие к лицам, с которыми часто обращаемся в обществе, то возможность и даже необходимость ошибок и увлечений в выборе лиц делается очевидной.

Повторяем: в таком важном деле, каким представляется освобождение крестьян от крепостной зависимости, недостаточно клич кликнуть, недостаточно надеяться, что авось-либо выбор падет на людей порядочных и добросовестных^*. Напротив того, надобно заранее примириться со всякого рода случайностями, надобно сказать себе, что люди везде и во всякое время не изъяты слабостей и ошибок и что корректив этой человеческой погрешимости должен заключаться в самой обстановке мирового учреждения.

Этим коррективом, по нашему мнению, при тех условиях, в которые поставлены мировые посредники Положением 19-го февраля, может быть только возбуждение строгой ответственности за их действия. Правительство, давшее столь несомненные доказательства заботливости своей о благе общем, очевидно, не могло упустить из вида и это обстоятельство. Оно оградило мировых посредников от придирчивого влияния местной административной власти на их действия и убеждения, но не сняло с них ответственности за последствия тех и других.

В самом Положении о губернских и уездных учреждениях по делам крестьян мы встречаем несомненное указание на ответственность, которой могут быть подвергаемы посредники, не исполнившие добросовестно обязанностей своих. Указание это изложено в 21 статье Положения, по смыслу которой посредники подлежат взысканиям в том же порядке, как и уездные предводители дворянства. Конечно, нам могут возразить, что подсудность правительствующему сенату есть нечто отдаленное, выходящее из ряда обыденных явлений административной сферы, делающее самое возбуждение ответственности актом крайне трудным и сомнительным; но возражение едва ли верно.

Оно неверно уже потому, что в нем слышится наше стародавнее воззрение на права и преимущества административной власти, в силу которого действия ее и произвол являлись понятиями совершенно однозначащими. Мы до такой степени привыкли видеть административную власть, действующею, так сказать, наотмашь, что введение даже самомалейшего препятствия, самомалейшей обрядности, ограничивающей ее произвол, ставит нас в тупик и порождает мысль, что лицо или учреждение, в отношении которого допущено ограничивающее начало, уже поставлено, в некотором смысле, выше закона. Мы не хотим понять, что здесь ограничение касается лишь форм, в которых возбуждается ответственность, но не самого начала ответственности, которое во всяком случае остается в своей силе. Конечно, отношения местной административной власти к мировым посредникам сложнее и деликатнее, нежели к исправникам и становым приставам; но это доказывает совсем не то, что посредники могут, ничтоже сумняся, делать всё, что пожелают, а то, что в настоящее время условия административной деятельности труднее прежних. Еще недавно некоторые администраторы действиями своими прообразовали полет, то есть летели всё прямо и прямо; нынче этого недостаточно; нынче искусный администратор обязывается прежде всего сесть на крышу и там в уединении обдумать, как бы таким образом пролететь, чтоб и воробья не спугнуть; а спугнуть, так спугнуть дельно. Возьму, для пояснения моей мысли, пример из следственной практики, близко подходящий к настоящему делу. Во всех государствах, где развита гражданственность, привлечение граждан к следствию составляет акт, требующий величайшей осмотрительности; затем, один из самых тяжких следственных обрядов, домашний обыск, почти не допускается вовсе. Следует ли из этого вывести заключение о безнаказанности преступления в таких государствах? Отнюдь нет. Напротив того, мы положительно знаем, что там гораздо менее остается преступлений нерасследованных, нежели в таких государствах, где привлечение гражданина к следствию нередко составляет предмет игривой затеи полицейского чиновника, а домашний обыск до того вошел в привычки следователей и даже самих обывателей, что без него и следствие как будто не в следствие. Итак, стеснение административной власти в формах ее сношений с мировыми посредниками отнюдь не лишает ее права вчинать иск к сим последним при всяком случае, когда в том будет настоять действительная надобность. Губернские начальства, которые не воспользуются этим правом, очевидно не исполнят обязанности, возлагаемой на них самим законом.

Но если бы и действительно ответственность мировых посредников оказалась слабою или сомнительною, то и тогда найдутся средства поддержать этот существенный принцип.