Когда охотник взвалил себе на плечи ношу, простился с нами и ушел, я вдруг вернулся мыслью к юношеским своим путешествиям по Северу и понял ту силу, которая нынче ночью спасла меня от клопов. И тогда, помню, точно так же клопы не давали мне спать и выгоняли из жилищ, заставляли двигаться все вперед и вперед. Конечно, не одни клопы подгоняли, есть множество неприятностей, подобных клопам, раздражающих, вызывающих силы неведомые для движения дальше и дальше от своего дворового моха. Однако надо же и на месте жить. Конечно, жить и бороться с клопами. В моем опыте против кровожадных насекомых помогает смесь скипидара с концентрированной карболовой кислотой. Необходимо надо травить клопов, чтобы облегчить людям жизнь. Травить надо, непременно травить и замазывать глиной с песком. Но только надо, по-моему, разделить всех клопов на общих и личных и против общих клопов держать скипидар и карболку, а о личном клопе, жалящем тебя в душу или в солнечное сплетение, надо знать, что он преодолевается не одною карболкой… Сказочно прекрасна светлая ночь на Двине в летнее время!
Экспедиция в чащу
Круглый лес! Всю природу свою мне приходится перестраивать, чтобы научиться просто выговаривать, как все окружающие меня люди на сплаве: круглый лес. Мой лес, как он с колыбели во мне складывался, не имеет определенной геометрической формы, и главное его свойство, что он выше меня, что я могу в нем притаиваться, как зверушки, что он живет много дольше меня и что он распространяется по земле своими породами, как люди народами: ель, сосна, осина, береза, – все движется по-своему. Но, конечно, если поспеет лес, – не сгорать же ему! – лес надо сводить, и вот получается лес круглый.
Правда, не отдавать же спелый лес червям и пожарам, всему есть конец, и леса надо сводить. И я служу этому делу добросовестно: в каждом леспромхозе беспокою служащих своим любопытством. Но Чаща, та далекая Чаща, где стяга не вырубишь, где срубишь дерево и оно, не падая, прислонится к другому, – эта Чаща неприкосновенна. Круглый лес – это конец. Чаща – это начало. С этой мыслью иду я к секретарю райкома просить его помощи для моей летучей экспедиции в Чащу.
При моем приходе в райком там у секретаря сидел уполномоченный крайкома, и первая фраза, услышанная мной из их беседы, была:
– Чтобы выполнить такой план заготовки на будущий год, нам придется добраться до Чащи.
– Как Чащи, какой Чащи? – прервал я беседу о круглом лесе. – Не той ли Чащи в водной системе Мезени, где лес совсем спелый так част, что…
И все люди, столь серьезно говорившие о круглом лесе, вдруг поняли мое желание увидеть Чащу, как будто и они тоже в глубине души главным свойством леса считали, что там можно спрятаться, притаиться вместе, что леса живут дольше нас и распространяются, переходя болота и горы.
Кто-то оказался партизаном и рассказывал о лесных избушках, в которых красные укрывались во время борьбы с белыми.
– Увидите, поночуете, поймете, какая была это борьба.
Нашлись охотники, долго существовавшие промыслом пушнины.
– Там, – говорили они, – пилы не знают, вы поймете, какое совершенное орудие топор.
– Там колеса не видали и ездят весь год по мхам, по грязи, по лесам, по болотам на санях.
Нашлись, кто и пожалел: сто километров до Пинеги надо ехать верхом, снега в лесу теперь лошади по брюхо.
– Приходилось ли ездить по ста километров?
– Очень давно.
– А вверх по реке Коде, на стружке в подпирку под дождем, это можете вынести?
– Это случалось.
– А потом суходолом и по болоту на своих на двоих?
– Хаживали!
– А потом семьсот километров спускаться по Пинеге до Архангельска на плоту или на лодке?
– Спустимся как-нибудь.
После того секретарь райкома, очевидно, желая поскорее покончить с увлекающей всех Чащей и перейти к лесу круглому, сказал куда-то по телефону о верховых лошадях и долго добивался соединения с Пинегой. И только что соединили, только что успели передать в какую-то Согру на Пинеге о скором моем приезде, как вдруг все оборвалось, связь с далекой Пинегой, и с Нижней Тоймы сказали:
– Запонь прорвало!
Секретарь ответил:
– Веселое дело!
Все сразу разошлись, почти бежали на помощь, кроме секретаря и редактора местной газеты «За новый Север».
Секретарь выписал нам на дорогу хлеб, масло, чай, сахар. Чего еще надо? Мы, охотники, мясо в лесу сумеем достать. Все! Но редактор, подумав, приписал два килограмма печения.
Последняя деревня
Вспомнив из своего далекого прошлого, что на верховую лошадь надо садиться с левой руки, я взобрался на коня, и мы тронулись в путь, далекий и трудный, сначала полями селения Верхняя Тойма. В овраге лежало еще много снега, но озими освободились, и хотя не омытые, в пленке, но все-таки зеленели. Стайками разгуливали по зеленям ржанки, по-здешнему серули, птица в научном отношении чрезвычайно интересная.
– Токуют ли еще глухари? – спросил я.
– Падают ли тетери? – передал мой вопрос спрошенный проходившему мимо колхознику.
– Снегу еще довольно в лесу, – ответил прохожий, – наверно, падают.
– Глухари токуют, – ответил мне спрошенный.
И так мы узнали, что глухари здесь называются тетерями, а полевые тетерева –
