Том 4. В дни поражений и побед. Дневники - [19]

– Что с тобою, Эмма? Ты расстроена… взволнована.

– Не мудрено! – горько усмехнувшись, ответила девушка. – Можно совсем с ума сойти.

– Ну, успокойся! Расскажи все по порядку. Она, путаясь, часто останавливаясь, рассказала ему следующее.

В тот вечер, когда они похитили бумаги, она легла спать довольно рано. Агорский скоро ушел, и она слышала, как мать запирала за ним дверь. Ночью, открыв случайно глаза, она с удивлением заметила у дверей свет и услышала голоса. Это ее удивило, и она, подкравшись босиком, заглянула в щель и едва не вскрикнула. За столом сидели Агорский и… ее отчим. Откуда он взялся, она понять не могла.

Утром мать ей сообщила, что у них теперь часто будет бывать отчим, чтобы она не смела никому заикнуться об этом.

С тех пор у них началась беспокойная жизнь. Часто по ночам, при плотно закрытых ставнях, собирались какие-то люди и долго совещались. Из отрывков их разговоров она поняла, что они ставят себе задачей организовать переворот в пользу Петлюры и ни в каком случае не допускать захвата власти Деникиным. Эмма при первом же случае убежала сообщить об этом Николаю, но не нашла на курсах никого.

На нее не обращали внимания, и она старалась как можно меньше попадаться на глаза.

Однажды вечером, проходя мимо столовой, она увидела невысокого белокурого человека лет двадцати пяти. Напротив него сидел ее отчим с исказившимся от злобы лицом.

– Так вы отказываетесь?

– Да! Так будет лучше.

Эмма прошла дальше и конца разговора не слыхала. Когда она возвращалась, то незнакомца уже не было, а отчим говорил с Агорским.

– Ты знаешь, кто у меня сейчас был?

– Кто?

– Мерзавец! – Он назвал фамилию. – Подлец, пришел сказать, что считает за лучшее не связываться с нами. И главное – теперь, когда знает все.

– Что же делать?

– Его надо вызвать еще раз и уничтожить.

– Но где?

– Хотя бы здесь!

Эмма похолодела от ужаса.

Прошло еще несколько дней. Эмма напряженно всматривалась во все происходящее и нетерпеливо ожидала возвращения отряда. Самое ужасное случилось вчера.

Еще утром она заметила тянущийся через весь лоб отчима большой шрам. Он сказал ей, что стукнулся о косяк двери, хотя она об этом его и не спрашивала. Эмма после обеда, как всегда, забралась с книгой на сеновал, который находился возле огорода, над большим сараем, заваленным разной рухлядью. Сначала читала, а потом незаметно для себя заснула. Проснулась она от знакомых голосов и, заглянув сверху, увидала отчима с братом позади кучи с ломаным железом; в сарае было полутемно, и она не сразу поняла, в чем дело.

Они увязывали что-то в рогожу.

Острая мысль мелькнула у нее в голове, и на минуту все поплыло перед глазами. Она теперь поняла все. Поняла, отчего у отчима был шрам, зачем на днях он отослал погостить на неделю к сестре на хутор ее мать и зачем ей навязал вчера билет в городской театр. Как во сне, помнила она, что они взвалили на телегу мешок и увезли его.

Она не спала всю ночь. И с огромным облегчением вздохнула, когда узнала, что сегодня отряд вернулся в Киев.

– Что же теперь делать? – закончила она.

– Эмма! – ответил Николай, заглядывая ей в лицо– Завтра эта предательская игра будет прервана. А теперь скажи: ты любишь меня?

Она просто ответила:

– Ты знаешь!

– Ну вот! Обо мне ты тоже знаешь. Теперь тяжелое время. Думать о личном нельзя. Вырвать тебя из этого болота необходимо. Ты согласна?

– Да! Но…

– Никаких «но»! Я сегодня же переговорю с комиссаром, и мы что-нибудь устроим. А потом, когда уедем на фронт, ты отправишься в Москву, к моей матери… Мой отец коммунист, и он рад будет оказать тебе помощь, а моя мать все-таки приходится тебе теткой.

Пошли обратно. Несмотря на поздний час, на улицах было светло и людно. Повсюду мелькали огни кабачков, подвалов. Сквозь открытые окна доносились громкие звуки «Карапета», «Яблочка», еще чего-то.

Раньше были денежки, были и бумажки,–

доносился чей-то высокий ломающийся тенор, –

А теперь Россия ходит без рубашки…

Они дошли до белого домика. Расставаться не хотелось, но было уже поздно.

– Ну, до утра, дружок!

– До утра!

Пробило двенадцать. Николай торопливо зашагал к курсам.

Глава 17

Когда Владимир кончил мять в руках кусочек желтого воска, он направился по главному коридору корпуса, свернул два раза налево, один раз направо и очутился в полутемном углу, напротив квартиры Сорокина. Он приложил ухо к двери и прислушался – никого! Тогда он приложил восковой шарик к замочной скважине, осторожно вдавил его большим пальцем и извлек слепок. Потом проворно отскочил в темную нишу соседней заколоченной двери, потому что послышались тяжелые шаги. Показался Сорокин; щелкнув ключом, вошел в комнату и запер за собою дверь. Владимир осторожно, на цыпочках, пробрался мимо, а затем спустился в слесарную мастерскую, в подвал, и принялся за работу.

Он был сыном слесаря и часто помогал отцу. Через час сделанный по слепку ключ был готов, и Владимир полетел наверх, к Сергею:

– Готово…

Сергей зашел к Ботту, попросил увести Сорокина под каким-нибудь предлогом на час с курсов.

– Хорошо! – согласился тот. – Как раз кстати: нам нужно съездить с докладом о работе отрядов.

Когда увозивший их экипаж скрылся, Сергей и Владимир отправились в темный конец коридора, отперли дверь, заперлись изнутри и огляделись. Квартира состояла из двух хорошо обставленных комнат. Они осторожно перерыли все ящики и полки, но ничего подозрительного не нашли.