Том 4. Кресси. Трилогия - [194]

Через несколько часов его провели через приемную Белого дома в более уединенную часть резиденции. Курьер остановился перед скромной дверью и постучал. Дверь открыл высокий человек. Это был сам президент. Он протянул свою длинную руку Бранту, в нерешительности стоявшему на пороге, и повел его в комнату. В ней было только одно окно с изящными занавесками, на полу — красивый, в медальонах ковер, составлявший контраст с необычной простотой мебели. Квадратный, без украшений стол, на нем бювар и несколько больших листов бумаги, мусорная корзина и четыре обыкновенных кресла составляли обстановку такую же простую, как высокий, худощавый, в черном сюртуке хозяин Белого дома. Выпустив руку генерала, чтобы закрыть дверь в смежную комнату, президент пододвинул ему кресло и сам с усталым видом опустился в кресло у стола. Впрочем, только на минуту. Его длинное неуклюжее тело, казалось, с трудом приспособлялось к креслу: узкие приподнятые плечи опустились, чтобы принять более удобную позу; он садился то так, то эдак, передвигая длинными ногами. Но его лицо, обращенное к Бранту, оставалось спокойным и слегка насмешливым.

— Мне сказали, что, если я хочу с вами повидаться, за вами надо послать, — начал он с улыбкой.

Уже смягчившись и снова подпав под обаяние этого необыкновенного человека, Брант начал довольно сбивчиво объяснять, в чем дело.

Но президент ласково перебил его:

— Вы меня не поняли. Впервые я столкнулся с полноправным американским гражданином, законную жалобу которого приходится тащить из него, как гнилой зуб. Но вы уже были здесь. Кажется, я припоминаю ваше лицо.

Брант сразу почувствовал себя свободнее. Он сознался, что дважды искал аудиенции, но…

— Вы увильнули от зубного врача. Это было неправильно.

Брант сделал жест, точно хотел возразить, но президент продолжал:

— Понимаю. Вы боялись, что больно будет не вам, а кому-то другому. По-моему, это тоже неправильно. В этом мире каждому приходится страдать, даже нашим врагам. Так вот, генерал Брант, я заглянул в ваше дело. — Он взял со стола лист бумаги с двумя-тремя пометками карандашом. — Мне кажется, положение вещей таково. Вы командовали на участке у «Серебристых дубов», когда министерство получило сведения, что из-за вашей небрежности или при вашем попустительстве через наши линии пробираются шпионы. Никто не пытался доказывать, что вы виновны в небрежности; в министерстве есть ваши приказы, известны ваше личное усердие и осторожность. Но, с другой стороны, было установлено, что ваша жена, с которой вы только временно расстались, — видная конфедератка; что перед войной вы и сами подозревались в сочувствии южанам и поэтому, возможно, сами обходите свои собственные приказы, которые, может быть, издаются только для отвода глаз. На основании этих сведений министерство отстранило вас от командования. В дальнейшем выяснилось, что шпионом была именно ваша жена, загримированная мулаткой; когда она была схвачена вашими же солдатами, вы способствовали ее побегу. Это было истолковано как решающее доказательство вашей… скажем прямо, измены.

— Но я не знал, что это моя жена, пока ее не задержали! — порывисто воскликнул Брант.

Президент насмешливо приподнял брови.

— Не будем отклоняться от протоколов, генерал. Говорить с вами не легче, чем с министерством. Вопрос стоял о вашей личной измене, но вы не обязаны соглашаться с тем, что вас справедливо отстранили, если шпионом была ваша жена. Да, генерал, я старый адвокат и могу вам сказать, что у нас в Иллинойсе на основании таких доказательств, какие были у министерства, не повесили бы даже бродячую собаку. Но когда ваши друзья попросили меня заняться вашим делом, я нашел нечто более важное для вас. Сперва я старался обнаружить хотя бы следы улик, оправдывающих предположение, что вы передавали сведения неприятелю. И увидел, что предположение основано на том, что во время первого сражения у «Серебристых дубов» противник располагал сведениями, которые он мог получать только с нашей стороны, и это могло повлечь за собой катастрофу государственного масштаба, которую именно вы предотвратили своим мужеством. Тогда я спросил министра, считает ли он, что вы передали врагу информацию именно с этой целью или же вами овладело запоздалое раскаяние. Министр предпочел обратить мое замечание в шутку. Но расследование привело меня еще и к другому открытию; единственное письмо с действительно шпионскими сведениями, которое находилось в распоряжении следствия, было обнаружено у убитого федерального офицера, который пользовался нашим доверием, и переслано командиру дивизии. А в деле об этом не упоминается.

— Да ведь я его сам отправил! — воскликнул Брант.

— Так пишет и командир дивизии, — с улыбкой сказал президент, — а он переслал это письмо в министерство. Но его каким-то образом изъяли. Есть у вас враги, генерал Брант?

— Нет, насколько мне известно.

— Значит, все-таки есть. Вы молоды и добились больших успехов. Подумайте о сотнях офицеров, которые, как водится, считают себя способнее вас и к тому же не женаты на изменницах. А министерство чуть не выставило вас на позор в интересах единственного человека, который уже не может извлечь из этого никакой пользы.