Том 4. Кресси. Трилогия - [173]

Взрыв хохота прервал оратора, посыпались ядовитые вопросы, и Брант с облегчением увидел, что теперь можно незаметно уехать. По голосу, жестам, а главное, по темпераменту незнакомца он узнал в нем своего друга детства, мужа Сюзи, неустрашимого Джима Хукера! У кого еще могло найтись столько мрачного нахальства, столько таинственной многозначительности и великолепных, хоть и неправдоподобных историй! В этот момент Кларенса Бранта потянуло к старому товарищу. Он знал, что если сейчас обратится к Хукеру, то сконфузит его; он сам болезненно воспринимал насмешки своих офицеров над тщеславием и слабостями бывшего погонщика, бывшего фермера, бывшего актера и мужа его бывшей возлюбленной. Кларенсу хотелось, чтобы Хукер не подозревал, что он видел все это. Он приказал вестовому привести приезжего в штаб, а сам незаметно уехал.

Из того, что он слышал, ему стало ясно, почему Хукер здесь и какое стечение обстоятельств свело их опять. Очевидно, Хукер стал одним из крупных поставщиков продовольствия, к услугам которых приходилось прибегать правительству; они посещали лагеря в качестве полуофициальных лиц. Снабжение армии зависело от них, но любовью они не пользовались. Брант уже встречался в интендантстве с его агентами и теперь вспомнил даже, что слышал о его предстоящем приезде, но не обратил внимания на это имя. Почему он бросил театр, как достиг положения, для которого нужен был значительный капитал — ведь многие из поставщиков уже успели составить себе большие состояния, — что сталось с Сюзи и ее честолюбивыми планами при такой радикальной перемене — все это еще предстояло узнать. Кларенс после поворота в его судьбе редко думал о Сюзи; теперь он с некоторой досадой и сознанием своей вины вспомнил об их последней встрече, когда он поддался внезапному порыву чувства.

Ждать пришлось недолго. Не успел он вернуться в кабинет, как на веранде послышались шаги вестового и громыхание сабли Хукера. Брант, впрочем, не знал, что Хукер, не обратив внимания на фамилию командира, истолковал его приглашение как дань уважения к своим заслугам и с видом победителя покинул своих язвительных собеседников — с таким видом, будто направляется на конфиденциальную беседу, где потребуются его выдающиеся военные познания. Он вошел в кабинет с мрачным и важным видом, сердито глядя в пол, и поднял глаза только когда Брант отпустил вестового и закрыл за ним дверь. И тут Хукер узнал своего старого приятеля — вечного баловня судьбы!

У него дух захватило от удивления. Он вытаращил глаза, губы у него задрожали от полного смятения чувств; в нем боролись недоверие, подозрительность, радость, гордость, восхищение и даже нежность. Перед ним стоял Кларенс Брант — такой же красавец, как прежде, он казался еще лучше в генеральской форме, которая придавала ему — а он был моложе Хукера — небрежно спокойный вид и выправку ветерана, приобретенную за четыре года действительной службы! Перед ним был герой, чье имя уже настолько прославилось, что совпадение его с именем скромного штатского человека, которого он знал, показалось ему нелепостью. А между тем это был он, величественный и блистательный, окруженный военной пышностью, а его, Джима Хукера, провели к нему среди окриков часовых, военных приветствий и ружей «на караул!»

К счастью, Брант, услышав его первое радостное восклицание, горячо пожал ему руку, а затем, дружески взяв за плечи, усадил в кресло. К счастью — потому, что за это время Джим Хукер с присущей ему мрачностью успел почувствовать муки зависти, тем более острой, что, несмотря на свои успехи в роли мирного поставщика, он втайне всегда мечтал о военных почестях и отличиях. Он устремил взгляд на человека, который достиг всего этого, как он твердо верил, совершенно случайно, по счастливому стечению обстоятельств, — и глаза у него потемнели. Затем в Хукере заговорило его обычное тщеславие; он постарался преодолеть впечатление превосходства Кларенса и принял важный вид. Развалившись в кресле, куда его с таким радушием усадили, он снял перчатку и попытался засунуть ее за пояс, заметив, что так сделал Брант, но помешали пистолеты, и перчатка упала на пол. Он нагнулся, чтобы поднять ее, но тут сабля запуталась у него между ногами, и Хукер опять откинулся в кресле и прищурил глаза, не обращая внимания на улыбающееся лицо своего старого товарища.

— Я думаю, — начал он медленно, несколько покровительственным тоном, — что рано или поздно мы бы все равно встретились — либо в Вашингтоне, либо в штабе Гранта, потому что «Хукер, Мичем и компания» бывают всюду и известны не хуже генерал-майоров, не говоря уже, — он покосился на погоны Бранта, — о бригадных генералах. Очень странно, как ты еще не слыхал обо мне; правда, ты ведь еще новичок в армии.

— Но я страшно рад, Джим, — с улыбкой сказал Брант, — что слышу о тебе сейчас, да еще из твоих собственных уст, и в восторге, что они говорят на эту тему так же откровенно, как в старину, — добавил он лукаво. — Поздравляю тебя, приятель, с успехами. Когда ты бросил театр?

Мистер Хукер слегка поморщился.

— Знаешь ли, в сущности, я никогда и не был актером. — Он помахал рукой с подчеркнутой небрежностью. — Выступал на сцене только для того, чтобы доставить удовольствие жене. Миссис Хукер не стала бы играть с вульгарными профессионалами, понимаешь? По правде-то говоря, я почти всегда был антрепренером и директором театра. Как только началась война, я махнул на Восток предложить дяде Сэму свою шпагу и опыт войны с индейцами. В Сент-Луисе мне предложили крупный контракт на поставку свинины, вот с тех пор и верчусь. Много раз предлагали чин офицера в действующей армии, да я отказывался.