Том 4. Книга Июнь. О нежности - [86]

– Вы думаете, что ему снится тот же сон?

– Теперь я почти в этом уверена.

– А если спросить? Спросите у него!

– Ах, – отвечала она. – Я часто об этом думала. Но я не могу решиться. Во всяком случае, там, где он такой близкий, я бы скорее решилась. Здесь я совершенно не представляю себе, как бы я вдруг сказала, что постоянно вижу его во сне моим мужем. И глупо как-то, и неловко.

– Тогда расскажите ему все «там» и расспросите его подробно. Расспросите, снится ли ему так же «эта» жизнь, и такая ли она, как у вас?

– Да, мне ужасно хочется дать какой-нибудь знак из той моей жизни в эту, из этой в ту.

– Отчего вы не познакомитесь с ним поближе здесь? Вы могли бы подружиться и дружески все рассказать.

– Не могу. Здесь я не люблю его. Он очень холодный, сухой. И потом, когда я говорю с ним, у меня всегда такое дикое сердцебиение, что я совсем не владею собой. А «там» мне ужасно не хочется говорить об «этой» жизни. Мною овладевает совершенно невыносимая, прямо какая-то предсмертная тоска, точно, если я договорю до конца, мы сейчас же погибнем, потеряем друг друга, расстанемся навеки, умрем. Но все-таки надо будет решиться, или здесь или там.

– А где вам лучше живется?

– Не знаю. От той жизни у меня остается в сердце как бы след большой печали. От этой жизни – пустота и отчаяние. Все-таки сохранить бы я хотела ту.

– Двойная жизнь, – подумала я вслух.

– Нет, – воскликнула она. – Больные двойной жизнью ничего не помнят о той, из которой ушли. Они, эти жизни, резко разграничены. А я помню почти все. И главное: я-то ведь в обеих жизнях та же самая. Личность моя неизменна. Значит, это не двойная жизнь. Это сновидение.

* * *

Она как-то позвонила мне по телефону и просила повидаться.

Увиделись.

– Знаете, что я сделала? – взволнованно сказала она. – Я рассказала ему почти все. И мы решили дать друг другу знак в другой жизни. Ему кажется, что он тоже видит тот же сон, о том, что мы чужие, но он ни разу не мог его запомнить. И вот мы условились. В следующий раз, когда мы увидимся во сне, то есть вот в этой жизни, где я сейчас, он должен сказать определенную фразу. И тогда я пойму, что ему снится тот же сон.

– Отчего же вы не условились просто сказать друг другу в жизни то, что вы говорите во сне?

– Не знаю; может быть, оттого, что очень трудно таким, друг другу чужим, заговорить об этом. Теперь слушайте. Он сегодня позвонил мне по телефону, – он раньше никогда не звонил, – и очень взволнованно просил прийти к ним. У них кто-то будет. Почему позвонил он, а не его жена? Если мы завтра увидимся, то это и будет первая встреча после нашего условия. Значит, завтра он скажет ту фразу. Я ужасно волнуюсь. Мне кажется, что я заболею и не смогу к ним пойти.

– А что это за фраза, которую он должен сказать?

– «В небе слышится шорох крыльев».

– Странная фраза.

– Мы нарочно такую придумали. Ее нельзя не заметить, и, кроме того, нужно было бы завести разговор на какую-нибудь специальную тему, чтобы можно было свободно вставить эти слова.

* * *

Через два дня она позвонила снова:

– Он сказал! – с каким-то восторженным отчаянием кричала она. – Он сказал! Приходите ко мне скорее! Я лежу. У меня страшный грипп. Я уже вчера была совсем больная и все-таки пошла к ним. Меня весь вечер трясло, и я все ждала, как он скажет. А потом он там о чем-то разговаривал, а меня задержала у стола его жена с какой-то ерундой. И вдруг слышу его голос. Так отчетливо, прямо проскандировал слог за слогом… Это не могло показаться… «В небе слышится шорох крыльев»… Когда я обернулась, он еще договаривал эту фразу. Это мне не показалось. Слово «крыльев» он договорил, когда я уже смотрела на его губы. Но он не смотрел в мою сторону. Он полузакрыл глаза. Я подбежала, крикнула: «О чем вы говорите?». Он молчал и смотрел мимо меня. Кто-то ответил за него: «О перелете птиц». Как мне быть? Приходите, ради Бога, скорее. Я одна совсем замучаюсь. Что мне делать? Я больше не видела его во сне. Неужели он ушел оттуда навсегда? Я так и знала, что не надо делать этого опыта. Приходите скорее!

На ее зов я могла прийти только через два дня. Но меня к ней не пустили. У нее оказался не грипп, а сильнейшее воспаление легких. Через три недели увидела в газете объявление о ее смерти.

Потом слышала, что умирала она без сознания. Значит, умерла хорошо, в той жизни, которую любила и в которой была любима.

Героя ее снов иногда встречаю. Что-то мешает рассказать ему то, что я знаю. Но мне бы хотелось, чтобы эти строки попались ему на глаза. И если он жил в тех снах, и, может быть, и сейчас живет и любит (во сне любимые не умирают), он узнает то, чего не знал, и круг замкнется.

Часы

Каждый день в определенное время, как на башенных часах средневекового города, появляются на нашей улице всегда те же самые фигуры.

К ним так привыкаешь, что даже не видишь их, но если какая-нибудь из марионеток исчезнет, то чувствуешь, словно чего-то не хватает, а чего именно – не сразу и вспомнишь.

Башенные часы бьют двенадцать.

Открывается дверца, медленно один за другим идут двенадцать апостолов. Внизу шевелится скелет с косой. На самой вышке дикий петух бьет крыльями и кричит «ку-ка-ре-ку». Где-то еще между смертью и апостолами движутся знаки Зодиака.