Том 4. Книга Июнь. О нежности - [104]

– Мы, то есть я, заказали билеты уже давно.

Это вечное «мы, то есть я» было довольно странно, потому что мадам Армеева ехала в Америку одна.

Очень странно, почему «мы, то есть я, заказали», а не «заказала». Если ошиблась и поправилась, так уж говори дальше правильно. И почему «билеты», а не «билет». Ну да это ее дело, и нас не касается. Нас касается только то, что мальчишка попал к милой и душевной Людмиле Николаевне, которая с полной готовностью и открытым сердцем принялась за его воспитание.

– Теперешние дети, – говорила она своей приятельнице Вере Николаевне, – ужасные матерьялисты. Дело воспитания современного ребенка заключается именно в том, чтобы оторвать его немножко от земли и приблизить к вечному. Я, кажется, не очень точно выражаюсь, и вы еще, пожалуй, Бог знает что подумаете…

– Да, признаюсь… не совсем, – согласилась Вера Ивановна. – Можно так понять, что вы его не будете кормить, и он, того… уйдет в вечность.

Людмила Николаевна поморгала своими выпуклыми бледными глазами.

– Да, это могло так показаться. Это со мной всегда так случается, когда я говорю о волнующих меня вопросах.

– Но, знаете, дорогая моя, – сказала Вера Ивановна, – в наш век не мешает быть практичным. Вы его очень-то от земли не отрывайте. Я вас знаю. Вы уж слишком экзальтированная.

– Не бойтесь. Я буду вести очень осторожно вверенную мне младую душу.

* * *

Мальчишка ходил в школу, учился неважно и все время боялся, как бы не выучить чего лишнего. Если знал, что учитель его спрашивать не будет, так и в книжку не заглядывал.

– Ну как же это можно так относиться к делу? – усовещевала его Людмила Николаевна. – Учиться, друг мой, надо для знания, а не для отметок.

– Именно для отметок, – деловито отвечал Костенька. – Ну, вот вы, например, разве вы знаете, в котором году умер Сципион?

– Кто? – заморгала глазами Людмила Николаевна.

– Сципион.

– Нет, не знаю. И поверь, друг мой, что об этом жалею.

– Ну, это вы, положим, врете, – добродушно отметил Костенька. – Ну, представьте себе, что вы бы знали. Что бы вам от этого прибавилось? Стали бы вам дешевле масло продавать? Или столяр даром бы починил вам кресло? А я вот не желаю себе забивать голову всякой соломой. «Учиться для знания! Учиться для знания!» Если, по-вашему, отметки – ерунда и ничего не стоят, так чего же вы ворчите, когда у меня отметки дурные? Я, может, великолепно все выучил для знания, а только ответить не сумел. Я, может быть, застенчивый мальчик из глухонемых, не совсем глухонемых, а немножечко. Вот мне и лепят единицы. А потом меня со всеми моими знаниями вышибут вон. А другой, подлый мальчик хитрит, ленится, идет на подсказках, а отлично кончает школу. И все его хвалят.

– Ну, этого не бывает, – наставительно сказала Людмила Николаевна. – Правда всегда восторжествует.

– Если хорошо поджулить, так и не восторжествует, – тоже наставительно отвечал Костенька и даже подмигнул.

– Все-таки, если совсем не будешь ничего знать, так на экзаменах непременно провалишься.

– На экзаменах подскажут. А если мама привезет из Америки денег, можно будет сунуть инспектору хороший подарок, так и без экзамена переведут.

– Боже мой, какие у тебя мысли! – ахала Людмила Николаевна.

– Ну чего вы наивничаете? – пожимал плечами Костенька. – Мама мне сама рассказывала, как ее брат скверно учился, так ее папа подарил директору лошадь, лошадь и вывезла.

– Ах, как это все нечестно! И нельзя все основывать на деньгах. Деньги тлен и прах.

– А вот пойдите-ка без тлена на базар, много принесете?

– Пошел вон, скверный мальчишка, не желаю с тобой разговаривать! Чтоб в четырнадцать лет был уже таким матерьялистом! Это прямо безобразно!

– А в пятьдесят лет ругать бедного мальчика не безобразно? – с укором сказал Костенька и высунул язык.

* * *

Время шло. Мальчишка что-то хитрил, что-то поджуливал, в трудные дни в школу не ходил и заставлял Людмилу Николаевну писать инспектору, что он болен.

– В трудные дни ходить в школу – это сознательно ловить единицу.

Людмила Николаевна ворчала, однако убеждалась, что при этой системе дела пошли лучше.

– Вы вообще поменьше спорьте и побольше верьте мне, – говорил мальчишка. – Отчего вы руку себе трете?

– Ревматизм, – грустно покачала головой Людмила Николаевна. – Были бы деньги, поехала бы грязевые ванны брать.

– Ага, – возликовал Костенька, – денег-то нет, вот и сидите с ревматизмом. Ага! А были бы деньги, рука бы не болела.

– Нечего тут «ага» да «ага», – смущенно проворчала Людмила Николаевна. – Иди лучше уроки готовь!

Посоветовалась по телефону с Верой Ивановной, как привить мальчишке светлые идеалы. Вера Ивановна ничего посоветовать не смогла.

– Не знаю, голубчик, как его облагородить, – сказала она. – Может быть, его следует просто выпороть?

На другое утро Костенька вошел на кухню.

– Зачем же вы кофе мелете, когда у вас рука болит?

– А кто же будет молоть? Уж не ты ли?

– Конечно, не я. Я ребенок. Наймите прислугу.

– Это мне не по средствам.

– А трудно молоть? Больно?

– Ну, конечно! Глупый вопрос.

– А денег-то на прислугу нет? Ага!

– Какой ты скверный мальчик! – укоризненно покачала головой Людмила Николаевна. – Все-то ты сводишь на деньги.