Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени - [134]

— По вашему цветущему виду этого не скажешь, — заметил я, пристально поглядев на девушку.

— Да, тело отличное, — согласилась она с улыбкой. — Наверно самое лучшее из всех, которые у меня были.

Я притворился, что не расслышал последней фразы.

— И в чем причина? Бесплодие?

— Нет. Детей и впрямь рождается не очень много, но то скорее следствие, чем причина. Умирает нечто внутри нас, то, что отличает человека от животного. Малукос.

Про себя я перевел это слово, как «дух» или «душа», что, впрочем, не совсем, как мне кажется, соответствовало истине.

— Значит, у детей…

— Да, у большинства из них малукоса нет. Они рождаются слабоумными. Если так пойдет и дальше, нормальных людей скоро не останется вообще.

Я поразмыслил, чувствуя себя так, словно вновь погрузился в наркотические грезы.

— И давно это началось?

— Не знаю. Саланию невозможно выразить математически. Правда, кое-кто пробует применить геометрию…

— Неужели не сохранилось никаких записей? — не слишком вежливо перебил я, испугавшись, что опять окажусь в дебрях непонимания.

— Почему же, сохранились. Именно благодаря им мы с Хаймореллом сумели изучить ваш язык. Однако они изобилуют пробелами протяженностью во многие тысячи лет. Человечество пять раз стояло на краю гибели. Не удивительно, что множество документов потеряно.

— И сколько же остается до конца?

— Тоже неизвестно. Мы пытаемся продлить свое существование в надежде найти шанс выжить. Ведь может так случиться, что малукос появится вновь.

— Что значит «продлить»? За счет чего?

— За счет переселения. Когда с прежним телом что-то случается или когда человек доживает до пятидесяти лет, он переселяется в новое, в тело кого-либо из слабоумных. Это, — Клитассамина поднесла к глазам ладонь, будто изучая, — мое четырнадцатое тело.

— Выходит, так может продолжаться бесконечно?

— Да, пока есть те, в чьи тела можно переселяться.

— Но… Но это бессмертие!

— Ничего подобного, — снисходительно возразила девушка. — Это всего лишь продление жизни. Рано или поздно с человеком неизбежно что-нибудь происходит, так утверждает теория вероятности. А через сто лет или завтра — какая разница?

— Или через тысячу, — проговорил я.

— Или через тысячу. Роковой день обязательно наступит.

— Понятно. — Лично мне подобное «продление жизни» казалось весьма похожим на бессмертие.

Я не сомневался в том, что Клитассамина говорит правду. События последних дней подготовили мой рассудок к восприятию чего угодно, сколь фантастическим ни выглядело бы это «что угодно». Однако ее слова вызвали у меня в душе бурю возмущения. Некий внутренний цензор, который поселился в сознании едва ли не каждого человека еще со времен пуритан, подсказал мне, что процедура, о которой так спокойно рассуждает Клитассамина, символически сродни каннибализму. Ну что за мир — идиотские прозрачные одеяния, безмятежный образ жизни и вдобавок…

Должно быть, мои чувства отразились у меня на лице, поскольку Клитассамина прибавила без намека на сожаление в голосе:

— Для прежней его хозяйки это тело не имело никакого значения. О нем не заботились, оно, можно сказать, пропадало. А так я рожу детей, кое-кто из которых, быть может, окажется нормальным ребенком. Когда вырастет, он также сможет поменять тело. Стремление выжить существует и поныне; мы надеемся на открытие, которое спасет человеческий род.

— А что стало с прежней хозяйкой вашего тела?

— От нее осталось всего два-три инстинкта, которые переселились в мое старое тело.

— Пятидесятилетнее? Значит, вы отобрали у той девушки целых тридцать лет жизни?

— Зачем ей такое тело, если она не в состоянии воспользоваться его преимуществами?

Я не ответил. Меня поразила неожиданно пришедшая в голову мысль. Обдумав ее, я произнес:

— Выходит, вот над чем работал Хайморелл? Он пытался глубже проникнуть в прошлое, с тем чтобы пополнить запас тел? Верно? Потому я и здесь?

— Верно, — безразличным тоном подтвердила Клитассамина. — Он наконец-то добился настоящего успеха, осуществил полноценный обмен.

Признаться, я не слишком удивился. Возможно, осознание произошло уже давно, однако только теперь стало явным. Требовалось, впрочем, многое уточнить, поэтому я продолжил расспрашивать Клитассамину.

— Хайморелл намеревался забраться как можно глубже в прошлое, но поставил себе одно ограничение — следовало выбрать такую хроноточку, где он мог бы собрать аппарат для обратного перемещения. Если уйти слишком глубоко, наверняка столкнешься с нехваткой определенных металлов, с тем, что электричества нет, а о точности инструментов, не приходится говорить. В таком случае на то, чтобы построить аппарат, понадобилось бы несколько лет. Определив хроноточку, Хайморелл начал устанавливать контакт. Он искал человека, чье сознание, если можно так выразиться, почти отделилось от тела. К сожалению, большинство из тех, кого ему удавалось найти, оказывалось на грани смерти. В конце концов он наткнулся на вас и сильно удивился: ваше сознание то цеплялось за тело, то рвалось прочь.

— Наверно, из-за наркотиков? — предположил я.

— Может быть. Определив ритм этих «колебаний», Хайморелл предпринял попытку. И вот вы здесь.