Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени - [127]

Джин подняла глаза и впервые вмешалась в наш разговор.

— А мне все представляется совсем по-другому, — сказала она. — Мы с ним — настоящие Питер и Джин. А ты — то, что могло случиться с Питером.

Она помолчала некоторое время, не сводя с меня глаз, и добавила:

— Милый, ну зачем ты это сделал!.. Ты же с ней несчастлив. Я вижу.

— Дело в том, — начал мой двойник, но тут же остановился, так как открылась дверь. В комнату кто-то заглянул. Женский голос сказал: «Ах, простите», — и дверь затворилась. Я не мог со своего места разглядеть, кто это был, и вопросительно посмотрел на Джин.

— Это миссис Терри, — сказала она.

Второй Питер начал опять:

— Очевидно, мы в равной степени реальны: ведь оба мы действительно существуем, как две пластинки веера.

Он задержался на этом, чтобы растолковать мне все поподробнее, а потом пошел дальше:

— Хотя я сам все это сделал, я очень слабо представляю себе, как мне это удалось. Вам ведь известно, что человеческий мозг всегда идет проторенным путем. Вот мне и пришло в голову, что если я сумею побудить одного из моих двойников тоже этим заняться, мы с ним вдвоем, наверно, лучше в этом разберемся. Очевидно, головы у нас с вами устроены почти одинаково и нас должны интересовать одни и те же вещи, ну а поскольку наш жизненный опыт не во всем совпадает, нам не грозит опасность, что мысль наша будет развиваться в одной плоскости, — ведь если бы это было так, если бы направление мысли у нас совершенно совпадало, вы бы сделали те же открытия, что я, и притом одновременно со мной.

Действительно, его склад мышления был почти такой же, как у меня. Никогда в жизни я так легко не понимал собеседника. Дело было не в одних лишь словах. Я спросил его:

— Как вы думаете, когда произошло расщепление в нашем с вами случае?

— Я и сам гадаю, — ответил он. — Должно быть, лет пять назад, не больше. — И он протянул мне левую руку. — Видите, у нас с вами одинаковые часы.

— Во всяком случае, должно было пройти не меньше трех лет, — начал прикидывать я. — Как раз тогда появился у нас Фредди Толлбой, а, судя по удивлению Джин, его в вашей жизни не было.

— Слыхом о нем не слыхивал, — подтвердил мой собеседник, кивая головой.

— Ваше счастье, — ответил я ему, взглянув мимоходом на Джин.

Мы снова стали прикидывать.

— Это было, думаю, еще до смерти твоего отца, потому что Толлбой тогда именно и объявился, — сказал я.

Но мой двойник покачал головой.

— Смерть старика — не константа. В одном временном потоке она могла произойти раньше, в другом — позже.

Мне это не приходило в голову. Тогда я попробовал Другое.

— Помнишь, когда мы с тобой поскандалили, — сказал я, глядя на Джин.

— Поскандалили? — удивилась она.

— Нет, ты не могла забыть, — сказал я с уверенностью. — Это было в тот вечер, когда между нами все кончилось. После того как я сказал, что не стану больше помогать твоему отцу.

Ее глаза широко раскрылись.

— Все кончилось? — переспросила она. — Наоборот, тогда-то мы и решили пожениться.

— Конечно, дорогая, — подтвердил мой двойник.

Я покачал головой.

— В ту ночь я пошел и напился вдрызг, потому что все полетело к чертям, — сказал я.

— Кажется, мы что-то нащупали, — заметил Питер номер два, облокотившись о стол; в глазах его блеснул охотничий восторг.

Я не разделял его радости. Мне вспомнился один из самых тяжелых моментов моей жизни.

— Я сказал тебе тогда, что по горло сыт упрямством твоего родителя и его идиотской теорией и не буду больше ему помогать, — напомнил я Джин.

— И я ответила, что ты должен по крайней мере делать вид, будто веришь в его идеи: ведь он сдает на глазах, доктор очень за него боится, и новое разочарование может его доконать.

Я решительно покачал головой:

— Я в точности помню, что ты ответила, Джин. Ты сказала: «Значит, ты такой же бездушный, как и все остальные, раз бросаешь старика в трудную минуту». Это были твои слова.

Оба они смотрели на меня, не отрываясь.

— Ну и пошло-поехало, — продолжал я вспоминать, — пока наконец я не сказал, что, видно, упрямство у вас в крови, а ты мне ответила, что вот, спасибо, вовремя узнала, что у меня в крови — эгоизм и бездушие.

— О, Питер, я б никогда… — начала Джин.

Но тут мой двойник взволнованно перебил ее:

— Наверно, в этот момент все и случилось — в этот самый момент! Я никогда не говорил Джин о ее фамильном упрямстве. Я сказал тогда, что готов поставить еще опыт и что постараюсь быть со стариком как можно терпеливее.

С минутку мы сидели молча. Потом Джин сказала дрожащим голосом:

— Так все и получилось. И ты ушел и женился на ней вместо меня! — Казалось, она вот-вот заплачет. — Ах, как все ужасно, Питер, милый!..

— Сначала ты обручилась с Толлбоем, а я сделал ей предложение уже после, — сказал я. — Но это, наверно, была не ты, конечно, не ты. Это была другая Джин.

Она протянула левую руку и взяла руку мужа в свою.

— Ах, милый, — опять заговорила она тревожным голосом, — ты только подумай об этой другой «я». Бедная она, бедная… — Джин на минуту остановилась. — Может быть, нам вообще не стоило приходить. Сначала все шло нормально, — добавила она. — И, понимаешь, мы думали, что придем к себе, то есть к вам, в вашем времени, и встретим там тебя и другую меня, и все будет хорошо. Надо было мне раньше догадаться. Едва я увидела занавески, которые она повесила на окнах, как у меня сразу возникло ощущение — тут что-то неладно. Я уверена, что я бы такие никогда не повесила и другая «я» — тоже. И мебель — ну совсем не в моем вкусе. А сама она — о Господи!.. Да, все получилось совсем, совсем не так, и только потому… Это ужасно, Питер, просто ужасно!..