Том 4. Чистое Сердце. Флибустьеры - [160]

— Слова отца моего истинны, мудрость говорит его устами, — отвечал Насмешник, почтительно склоняясь.

— Так зачем же сын мой вступил в союз с врагами моего племени, чтобы сражаться против друзей своего отца, сахема?

Вождь еще ниже склонил в смущении свою голову.

— Зачем, не посоветовавшись с тем, кто всегда давал ему советы, начал он несправедливую войну?

— Несправедливую войну? — с оживлением переспросил младший вождь.

— Да, потому что сын мой ведет ее в союзе с врагами своего племени.

— Но апачи — краснокожие.

— Апачи — псы трусливые и воры. Я вырву у них их лживые языки.

— Но бледнолицые враги краснокожих!

— Те, на кого напал сегодня ночью сын мой, не йори, а друзья Орлиной Головы.

— Пусть мой отец простит Насмешника. Он не знал.

— Действительно ли не знал этого Насмешник? Искренне ли хочет он искупить свою вину?

— Под тотемом Насмешника триста воинов. Орлиная Голова пришел, теперь они принадлежат ему.

— Хорошо. Я вижу, что Насмешник воистину мой возлюбленный сын. С каким вождем заключил он договор? Уж не с Черным ли Медведем, непримиримым врагом команчей? Четырех месяцев еще не прошло, как он сжег четыре селения нашего племени.

— Облако затмило ум Насмешника, ненависть к белым ослепила его, мудрость покинула его, и он заключил договор с Черным Медведем.

— О-о-а! Орлиной Голове надо скорее возвратиться в селения отцов своих. Будет ли повиноваться сын мой сахему?

— Что бы ни повелел он, Насмешник повинуется.

— Пусть будет так! Пусть последует за сахемом сын мой.

Оба вождя поднялись.

Орлиная Голова направился к перешейку, размахивая в знак мирных намерений своим бизоньим плащом. Насмешник следовал в нескольких шагах позади него.

Команчи с изумлением смотрели, как их сахемы отправились на переговоры с йори. Но, привыкнув во всем повиноваться своим вождям, не обсуждая полученных приказаний, они не выражали ни малейшего неудовольствия по этому поводу, хотя не могли понять цели подобного поступка.

Часовые, стоявшие на батарее, легко различили при свете луны бизоний плащ, и так как парламентеров было только двое, то они свободно дали им приблизиться ко рву.

— Сахем желает говорить с вождем бледнолицых, — прокричал оттуда Орлиная Голова.

— Хорошо, — отвечал по-испански голос с батареи, — подожди минуту, ему передадут твою просьбу.

Команчи поклонились и, скрестив руки на груди, стали ждать.

Граф Пребуа-Крансе и Весельчак имели в это время на асиенде продолжительный разговор с доном Сильвой и графом де Лорайлем, причем они объяснили, каким образом им удалось узнать, что индейцы хотят напасть на французов, открыли им имя человека, уговорившего их сделать это, и описали странное поведение этого человека, который, заставив их определенным образом вмешаться в весьма опасное дело, лично их вовсе не касающееся, вдруг безо всякой видимой причины покинул их под нелепым предлогом отъезда в Гуаймас, куда, как говорил он, его срочно отзывали важные обстоятельства.

Эти новости произвели сильное впечатление на дона Сильву и графа. Первый распалился ужасным гневом, узнав, что этой личностью был именно дон Марсиаль. Он понял и цель Тигреро, который надеялся, без сомнения, во время суматохи похитить донью Аниту. Дон Сильва не выразил, однако, своих подозрений будущему зятю. Он решил, если потребуется, сделать это впоследствии, а также понял, что с дочери не следует теперь спускать глаз, так как во внезапном отъезде Тигреро он почуял ловушку.

Весельчак объяснил тем временем графу, какую позицию занял капатас со своими пеонами, зачем уехал Орлиная Голова, который, несомненно, скоро вернется на асиенду с необходимыми сведениями.

Граф де Лорайль горячо благодарил обоих искателей приключений, оказавших ему совершенно бескорыстно уже столько неоценимых услуг. Он велел накормить их, а сам удалился, чтобы предупредить своих лейтенантов о том, что они должны впустить в крепость одного индейца, который придет для переговоров.

Дон Сильва также удалился — для того, как он сказал, чтобы самому обойти всех часовых, стоявших под стенами асиенды у реки, на самом же деле, чтобы посмотреть, что делает его дочь.

Когда команчи атаковали батарею на перешейке, французы приняли их таким дружным залпом, что индейцы сразу поняли, что дальнейшие попытки будут тщетны, и в беспорядке отступили.

Граф де Лорайль все еще говорил с доном Луи и Весельчаком, рассказывая им разные эпизоды только что отбитого нападения и недоумевая по поводу непонятного отсутствия дона Сильвы, который уже более часа назад ушел, и его нигде не могли найти, как вдруг отворилась дверь, и в комнату, где сидели трое собеседников, вошел Леру.

— Что вам надо? — спросил его граф.

— Капитан, — ответил он, — два индейца ждут у рва и просят, чтобы их впустили.

— Два? — спросил Весельчак.

— Да, два.

— Это странно, — заметил канадец.

— Что же делать? — встревожился граф.

— Пойдемте посмотрим сами.

Все четверо направились к батарее.

— Ну что? — спросил де Лорайль, когда они подошли.

— Да, один из этих людей несомненно Орлиная Голова, а другого я не знаю.

— Ваше мнение?

— Конечно, впустить их. Этот индеец, судя по наружности и костюму, вождь, а так как он пришел вместе с Орлиной Головой, то, значит, он друг.