Том 3. Восхождения. Змеиные очи - [25]

Иду в лесу. Медлительно и странно

Вокруг меня колеблется листва.

Моя мечта, бесцельна и туманна,

  Едва слагается в слова.

И знаю я, что ей слова ненужны, –

  Она – дыхания нежней,

  Её вещания жемчужны,

  Улыбки розовы у ней.

    Она – краса лесная,

    И всё поёт в лесу,

  Хвалою радостной венчая

    Её красу.

«О лихорадочное лето!..»

О лихорадочное лето!

То ветра холод, то солнца зной.

Холодной мглою земля одета,

Ручей смеётся в тени лесной.

Он притаился в долине тесной.

Ему забавно, что много туч.

Ему противен Змей небесный, –

Как меч разящий, – блестящий луч.

«Благословлять губительные стрелы…»

Благословлять губительные стрелы

И проклинать живящие лучи, –

Вот страшные и тесные пределы.

К иным путям затеряны ключи.

В мучительных безумствуя хуленьях,

В бессмысленной безумствуя хвале,

Живи в безвыходных томленьях,

Влачись на бедственной земле.

Отравленной стрелы вонзилось жало, –

Лобзай её пернатые края:

Она – твоя, она тебя лобзала,

Когда померкло солнце бытия.

«Мы скучной дорогою шли…»

Мы скучной дорогою шли

  По чахлой равнине.

Уныло звучали шаги

  На высохшей глине,

А рядом печально росли

  Берёзки на кочках.

Природа больная! Солги

  В колосьях, в цветочках.

Обмана мы жаждем и ждём,

  Мы жаждем обмана.

Мы рвёмся душой к небесам

  Из царства тумана.

Мы скучной дорогой идём

  Вдоль скудного поля.

Томительно грезится нам

  Далёкая воля.

«Он не знает, но хочет…»

Он не знает, но хочет, –

Оттого возрастает, цветёт,

Ароматные сладости точит,

И покорно умрёт.

Он не знает, но хочет.

Непреклонная воля

Родилася во тьме.

Только выбрана доля –

Та иль эта – в уме,

Но темна непреклонная воля.

Умереть или жить,

Расцвести ль, зазвенеть ли,

Завязать ли жемчужную нить,

Разорвать ли лазурные петли,

Всё равно – умереть или жить.

«В его устах двусмысленны слова…»

В его устах двусмысленны слова,

И на устах двусмысленны улыбки.

Его душа бессильна и мертва,

А помыслы стремительны и зыбки.

Его любить никто не захотел,

Никто не мог его возненавидеть.

Неузнанным пребыть – его удел, –

Не действовать, не жить, а только видеть.

«Касатики качаются…»

Касатики качаются

Над тихою водой,

Качаются, прощаются

С недолгою красой.

Качаются касатики

У зыбкой глубины,

И бедные лунатики

В их прелесть влюблены.

«О, забвение! Низойди, обмани!..»

О, забвение! Низойди, обмани!

В воспоминаниях тягостны дни.

Прегрешения выше гор.

В заблуждениях обидный позор.

Если счастье манило, оно ушло.

Все дары жизнь разбила, как стекло.

О, забвение! Если бы всё стереть!

Если б всё прошлое могло умереть!

Но судьба говорит: «Только с тобой.

Умри, и всё прошлое уведи с собой».

«Люблю блуждать я над трясиною…»

Люблю блуждать я над трясиною

  Дрожащим огоньком,

Люблю за липкой паутиною

  Таиться пауком,

Люблю летать я в поле оводом

  И жалить лошадей,

Люблю быть явным, тайным поводом

  К мучению людей.

Я злой, больной, безумно-мстительный,

  За то томлюсь и сам.

Мой тихий стон, мой вопль медлительный, –

  Укоры небесам.

Судьба дала мне плоть растленную,

  Отравленную кровь.

Я возлюбил мечтою пленною

  Безумную любовь.

Мои порочные томления,

  Всё то, чем я прельщён, –

В могучих чарах наваждения

  Многообразный сон.

Но он томит больной обидою.

  Идти путём одним

Мне тесно. Всем во всём завидую,

  И стать хочу иным.

«Нарядней осени и лета…»

Нарядней осени и лета,

Улыбкой юною согрета,

И весела и молода,

Вольнолюбивою весною

Она сияла предо мною,

Как незакатная звезда.

Но странно, – отзвуки печали

В её речах всегда звучали,

Такие горькие слова

Она порой произносила,

Что скорби мстительная сила

Брала мгновенные права.

Потом опять цвела улыбкой.

Хотелось верить, что ошибкой

Слова упали с милых уст, –

Как иногда шалун-проказник,

В лесу бродя в весёлый праздник,

Посадит гриб на свежий куст.

«Для меня ты только семя…»

Для меня ты только семя.

Ты умрёшь, – настанет время, –

Жизнерадостную душу

Я стремительно разрушу,

И в могилу брошу тело,

Чтоб оно во тьме истлело.

Из погибшего земного

Созидать я стану снова.

Новый род к тому ж обману

Вызывать я к жизни стану,

Новых образов броженье

Вознесу в осуществленье, –

Но для всех одна кончина.

Всё различно, всё едино.

«Когда я в бурном море плавал…»

Когда я в бурном море плавал,

И мой корабль пошел ко дну,

Я так воззвал: «Отец мой, Дьявол,

Спаси, помилуй, – я тону.

Не дай погибнуть раньше срока

Душе озлобленной моей, –

Я власти тёмного порока

Отдам остаток чёрных дней».

И Дьявол взял меня, и бросил

В полуистлевшую ладью.

Я там нашёл и пару вёсел,

И серый парус, и скамью.

И вынес я опять на сушу,

В больное, злое житиё,

Мою отверженную душу

И тело грешное моё.

И верен я, отец мой, Дьявол,

Обету, данному в злой час,

Когда я в бурном море плавал,

И Ты меня из бездны спас.

Тебя, Отец мой, я прославлю

В укор неправедному дню,

Хулу над миром я восставлю,

И соблазняя соблазню.

«Истомил меня пасмурный день…»

Истомил меня пасмурный день,

Извела одинокая скука.

Неотступна чуть видная тень, –

Повторений томящих порука.

Впечатлений навязчивых сеть…

Разорвать бы постылые петли!

Не молитвой ли сердце согреть?

О весёлых надеждах не спеть ли?

Но молитвы забыты давно,

И наскучили песни былые,

Потому что на сердце темно,

Да и думы – такие всё злые!

«Верить обетам пустынным…»

Верить обетам пустынным

Бедное сердце устало.

Тёмным, томительно-длинным