Том 3. Во дни смуты. Былые дни Сибири - [6]

Огнем сверкнули глаза казака при виде редкой, дорогой пищали, которую он оценил мгновенно. Но лицо у него осталось спокойно, ничто не дрогнуло в нем, только губы сжались еще плотнее под черными, нависшими усами.

— С виду не так штобы воно… — процедил он лениво, словно нехотя. — Не дуже… Кхм… Неказиста!.. Видали мы и лучче!..

— Ой ли!.. Слышь, дед у меня, так ён тоже видал, как боярин лапочки гусины едал… Говорит, сладки! Хоша самому едать не доводилось… Ты дело толкуй: берешь ай нет?..

— Коли больно много не запросишь, по-московски, по-вашему… яка цена?..

— Три дашь?.. — осторожно заглядывая в глаза казаку, проговорил Озеров.

— Три… Та чого: «три»?.. Три гривенника!.. Четвертака… або — полтинника… Та ну, сатано, сказывай!..

— Ру-бле-ви-ка!.. — медленно отчеканил стрелец.

Казак только протяжно свистнул вместо всякого ответа и протянул руку за своей покупкой.

— Свистни во дупло, будешь есаулом! — не сдержав досады, проворчал Озеров.

— Есаулом!.. Эге! Я ж и так вже им давно…

— Вот то-то! — снова искательно заговорил стрелец, видя, что казак совсем собирается уходить. — Сам я вижу: не простой казачина!.. Товар кажу, какой бы и полковнику иному был под стать да впору. А ты — свистать почал… штоб барыши мои развеять, што ли! Не годится так, пан есаул!..

— Эге! Я и позабыл приметы ваши купецкие да бабьи забобоны московские… Ну вот. Все одно, пропадать деньгам! Полтинника три дам за мушкету.

— Себе дороже! — принимая суровый вид и укутывая снова в рядно пищаль, ответил Озеров.

— Ховай, бис твоему батькови! Не треба! По твоему запросу я не купец!..

И есаул, пристегнув пороховницу на место, взяв под мышку свинец и мешочек с порохом, кинул небрежно стрельцу:

— Здоров будь, брате!..

Повернулся и спокойно тронулся прочь от ларя.

— Стой, стой! — встрепенувшись, крикнул Озеров, чуть не хватая казака за его жупан. — Стой, пане гетман!.. Куда бежишь!.. Запрос — в карман не лезет. Ай не слыхал?.. Накинь, а я — спущу… Столкуемся авось… Прибавь маненько!..

— «Накинь… прибавь»! Накинуть можно… Та було б за що!.. В пищали браку чи не мае?.. Ось подивлюсь: як из нее палят?..

Мозолистая, заскорузлая, сильная лапа есаула потянулась к пищали. Он осторожно, как святое причастие, взял ее и начал снова разворачивать рядно.

— Гляди, бери! Кота в мешке не продаю, не бойся. Товар мой хоша и «темные», а, гляди: на солнышке горит што звездочка в ночи!.. Каки насечки, затычинки, нарезинки по ложе, на прикладе скрозь… А дуло, дуло-то! Турецкое! И сталь — витая, не тянутая, не простая, как у иных пищалей… Поди, што самово султана турского была… Да вот ко мне попала… А от меня — к тебе… так вот и просится. А весу — словно нету в ей… Как перушко!.. Клад, не пищаль! Берешь?..

— Берешь, дак гроши даешь! А тамо до дому снесешь рушницю та стрелить схочешь, — а самого, дивысь, побье!.. А то, може, и с браком. Заместо кочерги и приведется бабам отдаты!..

— Сдавалось, ты — казак… ан вижу: хуже бабы!.. Пищаль в его руках, и ён не чует: добра аль нет?.. Да будь я не в Москве… што — показать ее, голубушку, не можно… так — сам носил бы… спать с собою клал бы, как жену… как бабу!.. Вот каков снаряд тебе дается в руки! А ты ошшо… Ну, долго не люблю калякать. Гляди, вот зелье! Вишь, щепоть какая!.. На три пищали наших, мейских бы хватило, для тутошних! Вот пыж. Бери, стучи курком. Слышь, полегоньку! Дай искру, пусть бабахнет кверху… Лих, от отдачи рыло береги. Сильна отдача, знаешь…

— Ты — мне!.. Слыхал: не учи ученого, съешь… овса моченого!..

Ставши тверже на своих, слегка изогнутых, сильных ногах, есаул навел дуло на белую тучку, плывущую по осеннему, ясному небу и спустил фигурный курок пищали, изображающий голову дракона.

Грохнул выстрел. Всполошились стаи голубей, сидящие на городской стене, на крыше и в амбразурах башни приворотной или шныряющие между лошадей, где так много рассыпано зерна и всякого корма.

Тучами взлетели и воробьи, которых тоже всегда много на торгах.

А люди, так же как птицы, испуганно метнулись во все стороны, охваченные диким, безотчетным ужасом. Женские вопли, плач детей сливались с криками, разносящимися по всему торгу:

— Налет литовский!.. Враги набежали!.. Литовцы!.. Ляхи!.. Казаки!.. Тушинцы!.. Хватай! Вяжи!.. Коли!.. Руби!.. Бейте, братцы!.. Грабят!.. Наших бьют!.. Выручай!..

Торговки стали поспешно убирать свои товары, мужики у возов ухватили вилы, топоры и сгрудились перед своим обозом. Стрельцы-торгаши, схватив свое оружие, кинулись на выстрел. За ними поспели и стражники, объездчики и пешие, охраняющие торг. Казаки, перекликаясь зычными голосами, стали со всех концов рынка сбегаться также туда, где раскатился выстрел. На пути они выхватывали из-за пояса пистоли и бежали с оружием наготове. Гуляки-донцы тоже из-под рябины бросились к месту предполагаемой свалки.

Сверкали бердыши в руках, у многих наведены были ружья, и только никто не мог разобрать: где произошло нападение, кто враг, с кем нужно вступить в бой?..

Издали увидя есаула, окруженного густою толпою москвичей, угрожающих оружием, казаки-донцы ринулись прямо туда, с громким криком:

— Туча! Есаул наш, Туча тамо!.. Наших бьют!.. Хлопцы, не выдавай!..