Том 3. Тайные милости - [92]
– Пора и оглядеться, – сказал Георгий. – Пошли посмотрим, что тут у нас слева, что справа?
– Пошли, – весело поддержала его Катя.
– Оп-ля! – приподнял он ее за руку. – Вперед!
Слева от палатки не оказалось ничего интересного: лес здесь скоро оборвался, и до самого горизонта протянулось широкое пустое пространство степного берега, мертвенно отсвечивающее на солнце намытыми прибоем пологими откосами и взгорками белой гальки, похожими издали на груды костей. Смотреть тут было нечего. Постояли, пощурились из-под руки на бьющее в глаза солнце и пошли в обратную сторону.
– Да, забрались мы с тобой на необитаемый остров, – принужденно улыбнувшись, сказала Катя, и по лицу ее скользнула тень тревоги.
По другую сторону палатки когда-то кипела жизнь, еще недавно здешний берег был обитаем. Остовы лодок, чернеющие смоляными боками, разбитые вдрызг баркасы, ржавые лебедки, пустые соты бетонных чанов и даже заросшая травой узкоколейная железная дорога – все напоминало о прежней жизни, наполненной мощной осмысленной работой, все напоминало о растраченном богатстве.
– Бывший рыбзавод, – сказал Георгий и, помолчав, добавил горько: – Больше матушка-земля не даст нам поблажек. Она за себя постоит. Не научился беречь природу – значит, придется отвечать всем – от стариков и до грудных младенцев. Взять питьевую воду: еще пять лет назад думали, что ее – залейся! А теперь уже официально ЮНЕСКО объявило восьмидесятые годы годами борьбы за питьевую воду. Теперь уже пишем в газетах: «Грозная проблема современности». Грозная… как война. Дожили… Только экономия, строжайшая экономия и жесточайшая ответственность могут поправить дело – другого пути я не вижу. Пока гром не грянет – мужик не перекрестится. Ему ничего, что молния уже ударила и солома на крыше горит, он ждет грома, надеется – может, пронесет…
– А ты экстремист, – усмехнулась Катя.
– Нет, я не призываю к петровским реформам, – сказал Георгий, невольно вспоминая свой недавний сон, – и я не призываю ломать и строить на поломанном новое. Я за то, чтобы использовать по уму, по совести все, чем богаты. Я за резервы, которых у нас край непочатый и в экономике, и в природе, и в человеке – везде. А мы даже и не подозреваем об этих тайных милостях! А вот подрастут твой Сережка, моя Лялька и скажут: «Богаты мы, едва из колыбели, ошибками отцов и поздним их умом». А может быть, и как-нибудь попроще, двумя-тремя словами…
Неожиданно они набрели в прибрежном лесу на угольный курень. Точь-в-точь такой, как в старинные времена: с поросшей жухлой травою землянкой на краю вытоптанной, выбитой до темно-серого стеклянного блеска поляной, с длинной корытообразной ямой посередине, в которой тлели закиданные слоем земли, томились под пеплом, заглушающим жар, тополевые пни. Пять или шесть мощных ветвящихся корнями пней еще дыбились рядом с ямой в ожидании своей участи. Тут же играл на солнце широкий острый топор с длинным топорищем, видно, очень удобный в работе, надежный. Береза в здешних местах не росла, и, значит, за неимением лучшего, рубили на угли высокие столетние тополя, каких было здесь в недавние времена немало. Сначала рубили деревья, а теперь добрались и до корчевания пней. То-то на подходах к куреню яма на яме, они еще гадали с Катей, откуда их столько.
В воздухе сухо пахло горячей золой, в яме глухо потрескивало, чуть слышно шуршало – там шла своя работа, свое преобразование одной формы в другую, чем-то похожее и на людскую жизнь, томящуюся под пеплом, нацеленную на конечное сгорание, но вечно надеющуюся на спасение. Земляная покрышка кое-где полопалась, не выдерживая внутреннего жара, и сквозь паутинку расслоившейся земли сочился синий дымок, по вкусу похожий на самоварный, навевающий память о стародавних чаепитиях, о размеренной жизни пращуров, освященной неколебимой верой в труд, правду и красоту, одухотворенной неистребимой надеждой на лучшее будущее для детей своих, внуков и правнуков.
Несмелый верховой ветерок трепетал в верхушках обступивших полянку подбористых буков, словно литые, матово-гладкие их стволы отсвечивали светлой прозеленью; от всего их ладного, крепенького облика сквозило здоровой молодостью, чистотой, строгостью твердой породы. Высоко в бирюзовом небе теснились легкие кучевые облака, видно уже опустевшие, пролившиеся дождем где-то в других краях или еще не успевшие набухнуть.
У самого Катиного лица, напугав ее, пролетела оса, мелко дрожащая от напряжения собственного полета, двоящаяся перед глазами, тяжко брунжащая, верно, под грузом взятка, может быть, последнего в этом году, – дело к осени.
«Ху-до! Ху-до!» – вдруг прокричал где-то совсем близко удод, и Георгий тотчас вообразил всю его ярко-пеструю, необыкновенно важно покачивающую хохолком, уныло пророчащую на лесных пустошах, перебегающую от дерева к дереву, дурно пахнущую клоунскую фигурку.
Сбитая из почерневшего от времени горбыля, низкая дверка землянки вдруг отъехала, кособоко покачиваясь на единственной ржавой петле, привычно прочертила по земле выбитую дугу, и из темной дыры показалась кудлатая черная голова неизвестного, оказавшегося углежогом.
Впервые в русской литературе па страницах романа-эпопеи Вацлава Михальского «Весна и Карфагене» встретились Москва и Карфаген – Россия и Тунис, русские, арабы, французы. Они соединились в судьбах главных героинь романа Марии и Александры, дочерей адмирала Российского Императорского флота. То, что происходит с матерью главных героинь, графиней, ставшей и новой жизни уборщицей, не менее трагично по своей силе и контрастности, чем судьба ее дочерей. В романе «Весна в Карфагене» есть и новизна материала, и сильная интрига, и живые, яркие характеры, и описания неизвестных широкой публике исторических событий XX века.В свое время Валентин Катаев писал: «Вацлав Михальский сразу обратил внимание читателей и критики свежестью своего незаурядного таланта.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Храм Согласия, вероятно, возвышался на одном из холмов Карфагена, рядом с Храмом Эшмуна. Мы только начинаем постигать феномен Карфагена, чьи республиканские институты, экономические концепции и желание мира кажутся сегодня поразительно современными.Мадлен Ур-Мьедан,главный хранитель музеев Франции. 1Четвертая книга эпопеи "Весна в Карфагене". Журнальный вариант. Книга печаталась в журнале "Октябрь".
Роман «Ave Maria» заключает цикл романов Вацлава Михальского о судьбах дочерей адмирала Российского Императорского флота Марии и Александры, начатый романом «Весна в Карфагене», за который писатель Указом Президента РФ от 5 июня 2003 года был удостоен Государственной премии России.Место действия цикла романов («Весна в Карфагене», «Одинокому везде пустыня», «Для радости нужны двое», «Храм Согласия», «Прощеное воскресенье», «Ave Maria») – Россия, СССР, Тунис, Франция, Чехия, Португалия.Время действия – XX век.
Роман `Одинокому везде пустыня` продолжает цикл романов Вацлава Михальского о судьбах двух сестер - Марии и Александры, начатый романом `Весна в Карфагене`, за который писатель Указом Президента РФ от 5 июня 2003 года удостоен Государственной премии России. Впервые в русской литературе на страницах романа Вацлава Михальского `Весна в Карфагене` встретились Москва и Карфаген - Россия и Тунис, русские, арабы, французы. Они соединились в судьбах главных героинь романа, дочерей адмирала Российского Императорского флота.
Роман "Для радости нужны двое" продолжает цикл романов Вацлава Михальского о судьбах двух сестер — Марии и Александры, начатый романами "Весна в Карфагене", за который писатель Указом Президента РФ от 5 июня 2003 года удостоен Государственной премии России, и "Одинокому везде пустыня".В романе "Для радости нужны двое" читатель вновь встречается с Марией и Александрой, но уже совсем в другом времени — на пороге и за порогом Второй мировой войны. В свое время Валентин Катаев писал: "Вацлав Михальский сразу обратил внимание читателей и критики свежестью своего незаурядного таланта.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?
Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?
Роман основан на реальной истории. Кому-то будет интересно узнать о бытовой стороне заграничной жизни, кого-то шокирует изнанка норвежского общества, кому-то эта история покажется смешной и забавной, а кто-то найдет волшебный ключик к исполнению своего желания.
Во второй том собрания сочинений включен роман «Семнадцать левых сапог» (1964–1966), впервые увидевший свет в Дагестанском книжном издательстве в 1967 г. Это был первый роман молодого прозаика, но уже он нес в себе такие родовые черты прозы Вацлава Михальского, как богатый точный русский язык, мастерское сочетание повествовательного и изобразительного, умение воссоздавать вроде бы на малоприметном будничном материале одухотворенные характеры живых людей, выхваченных, можно сказать, из «массовки».Только в 1980 г.
Впервые в русской литературе на страницах романа-эпопеи Вацлава Михальского «Весна в Карфагене» встретились Москва и Карфаген – Россия и Тунис, русские, арабы, французы. Они соединились в судьбах главных героинь романа – Марии и Александры, дочерей адмирала Российского Императорского флота. То, что происходит с матерью главных героинь, графиней, ставшей в новой жизни уборщицей, не менее трагично по своей силе и контрастности, чем судьба ее дочерей. В романе «Весна в Карфагене» есть и новизна материала, и сильная интрига, и живые, яркие характеры, и описания неизвестных широкой публике исторических событий ХХ века.
На страницах романа Вацлава Михальского «Прощеное воскресенье» (ранее вышли – «Весна в Карфагене», «Одинокому везде пустыня», «Для радости нужны двое», «Храм Согласия») продолжается повествование о судьбах главных героинь романа – Марии и Александры, дочерей адмирала Российского Императорского флота, в которых соединились пути России и Туниса, русских, арабов, французов. В романе «Прощеное воскресенье» есть и новизна материала, и сильная интрига, и живые, яркие характеры, и описания неизвестных широкой публике исторических событий XX века.
Собрание сочинений Вацлава Михальского в 10 томах составили известные широкому кругу читателей и кинозрителей романы «17 левых сапог», «Тайные милости», повести «Катенька», «Баллада о старом оружии», а также другие повести и рассказы, прошедшие испытание временем.Значительную часть собрания сочинений занимает цикл из шести романов о дочерях адмирала Российского императорского флота Марии и Александре Мерзловских, цикл романов, сложившийся в эпопею «Весна в Карфагене», охватывающую весь XX в., жизнь в старой и новой России, в СССР, в русской диаспоре на Ближнем Востоке, в Европе и США.В первый том собрания сочинений вошли рассказы и повести, известные читателям по публикациям в журналах «Дружба народов», «Октябрь», а также «Избранному» Вацлава Михальского (М.: Советский писатель, 1986)