Том 3. Слово о смерти - [186]

Проживая в столице, служа в привилегированном полку, Афанасий Матвеевич, естественно, вращался в аристократических кругах. Там он познакомился со своей будущей женой Ольгой Федоровной Муравьевой. Брак с ней ввел Афанасия Матвеевича в многочисленный семейный клан старинных русских дворян Муравьевых, давший Отечеству целый ряд крупных государственных и военных деятелей (и из которого вышли семеро декабристов). Двоюродным братом Ольги Федоровны был Михаил Никитич Муравьев, замечательнейшая личность XVIII в. — сановник, педагог, историк и поэт; воспитатель Александра I, товарищ министра просвещения и первый попечитель Московского университета; «пламенный ревнитель просвещения»: его ходатайство перед Государем имело важное значение в получении Н. М. Карамзиным необходимого содержания для написания «Истории государства Российского».

В молодости, будучи с отцом в Вологде, Михаил Никитич очень подружился с Афанасием Матвеевичем, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте. Поводом к дружбе, несомненно, послужило взаимное увлечение стихотворчеством. «Без товарищей, в городе, где письмена и науки суть только имена, разделяя охоту свою с А. М. Брянчаниновым, который имел ко мне много дружества, упражнялся я весьма прилежно в писании стихов», — вспоминал Михаил Никитич позднее. Афанасий Матвеевич не считал себя профессиональным поэтом, его стихи не обнаружены ни в одном печатном издании, но если он «упражнялся в их писании», то, вероятно, немало их было разбросано по различным альбомам и в посланиях друзьям. Несколько его стихотворений и даже целая шутливая «героическая» поэма («Вражда между Чаем, Кофием и Водою») сохранились в семейном альбоме, принадлежавшем сначала ему, а затем его дочери Софи Брянчаниновой.

«Любовных резвостей своих летописатель», — обращается к нему Михаил Никитич в одном из стихотворных посланий. Но сохранившиеся стихи показывают, что Афанасию Матвеевичу не чужды были и философские рассуждения, например о смысле жизни:

Приятностию то в глазах наших блистает,

Когда нас живучи, что в свете, утешает.

Мы видим, кто себе начнет чуть строить дом,

Мнит: буду, живучи, увеселяться в нем,

Найдет спокойствие, блаженствует, гордитца…

Но мысль моя к тому теперь стремитца:

Конечно, в свете все преобращает рок:

Тот завтра вниз падет, кто был вчера высок,

Увянет и цветок, когда рука коснетца, —

Жизнь человеческа подобно перерветца.

Нет вечности ни в чем, пустыя славы звук,

Кто в свете живучи, касается наук,

Натура и того с крестьянином равняет:

Он также движется, живет и умирает.

Когда б на тот конец мы жизнь свою вели,

То все бы мысленно мы вяли, не цвели,

В унылости, в тоске дни жизни провождали,

Увеселения себе не ожидали,

И отягчая той прискорбностью сердца,

Не мнили б о другом, а ждали все конца,

Которого никто из смертных не минует,

Хоть всякий ропщется на смерть и негодует.

Мрачному тону этих стихов противостоит «Ода», посвященная Императрице и воспевающая, наоборот, основные жизненные ценности: Красоту, Мир, Спокойствие:

Всходяща солнца луч темнеет,

Увидевши твою красу,

Язык, вещая, мой коснеет,

Тебе что в жертву принесу.

Цветы средь лета все завянут,

Когда они не перестанут

Свой обращати взор к тебе.

Источник током обратитца,

И раздраженный лев смиритца,

Узря пришедшую к себе.

Древа вершины приклоняют,

Трава вся ляжет на пути.

Тут нежны ноги избирают,

Чтоб им безвреднее идти.

Рука твоя чему коснетца!

Тут изобилие прольетца

Всего, что к славе служит нам,

Чем чувства смертных всех пленяет,

Где нежность, разум обитает

Ко утешению сердцам.

Чрез столько лет, как ты родилась,

Благополучно жизнь идет.

С тех пор натура возгордилась,

Как ты произвелася в свет.

Рекла вселенная: «Тобой питаюсь,

Тобой всечасно утешаюсь,

Ты мне надежду подаешь.

Собою смертных всех прельщаешь,

К себе ты взоры обращаешь,

Щастливо жизнь свою ведешь».

Страна, которая тебя питала,

Где ты с младенчества росла,

Какую радость ощущала,

Ея утехи нет числа,

Что та от смертных отличилась,

Которая во мне родилась,

Подобно розе, расцвела.

Собой натуру украшает,

Меня всечасно утешает,

Питомицей моей была.

Потомкам в память то оставишь,

Тобой что украшался свет.

Ты мир, спокойствие восставишь,

Прогонишь тьму грозящих бед.

Везде та слава воссияет.

Твой взор все чувства обновляет,

Из сердца гонит злобу прочь.

Система света пременитца,

Где разум твой распространитца,

Ты в день преобращаешь ночь.

Я видел, как гремяща слава,

С трубой летая над тобой,

Сказала: «Вот моя забава —

Блаженство всех и всех покой.

Та смертных гордость презирает,

Утехи в ей не обретает.

Она достойна в свете жить,

Любя, себя любить заставить.

Свой век она собой прославит,

Стремяся зло искоренить».

Внемли, что я сказал не льстивно,

Внемли хвалу мою к себе.

То правам разума противно,

Чтоб я когда польстил тебе.

Не сходно с чувством, что вещаю,

Я в том утех не ощущаю.

Тут только множество сует:

Лестить притворствовать учитца,

Вотще без совести трудитца,

Когда святыя правды нет.

Безсилен петь хвалу кажуся,

Нестройну лиру положу.

Куды я мыслью обращуся

И что еще тебе скажу.

Я знаю, что ко славе света

Умножит Бог цветущи лета.

Восхощет счастье увенчать.

Живи и в жизни будь покойна,

Покою ты того достойна.