Том 3. Произведения 1901-1905 - [118]

— Ну, это, мне кажется, одно с другим не сравнимо, — не согласился Дружинин. — Я, по крайней мере, думаю, что личное моральное значение всякой деятельности определяется ее целью. Цель торговли — нажива, а потому самая желательная торговля та, которая больше дает.

— Как на чей взгляд.

Башкирцев пожал плечами и обратился к Пташникову:

— Вы когда предполагаете возвратиться?..

— К десяти часам гости поднялись. Пташников и Дурдин уезжали с одиннадцатичасовым в Москву. Инженер провожал их, Башкирцев извинился усталостью. Дружинин тоже начал прощаться, но Башкирцев удержал его.

— Останьтесь, я хочу попросить вас об одном деле… Когда гости и хозяева проходили через полутемную диванную, Башкирцев взял за локоть Дурдина и задержал шаги. Оставшийся сзади Дружинин успел услышать начало фразы…

— Ты же смотри…

И Дурдин громко ответил:

— Да что вы, Илья Андреич, рази я сам себе враг… Это обращение Башкирцева к Дурдину на «ты»; в связи с впечатлениями всего вечера вдруг без колебаний и переходов объяснило Дружинину многое, что раньше отпечатывалось в его мозгу туманно и неясно, как предчувствие. Он сразу вспомнил тысячу мелочей, наблюденных в доме Башкирцевых, которые, дополняя одна другую, объяснили ему нечто страшно неприятное, тяжелое и противное. Теперь небольшим фактам Дружинин придавал большое значение.

Перед ужином Башкирцев с гримасой оглядел костюм Риты и сказал:

— Ты бы, знаешь, тово… чужие люди, а у тебя этот артистический беспорядок.

Эта показная бутафорская роскошь и всегда какие-то деловые люди, шушуканье. Впечатление ожидания чего-то, что должно разрешиться и сделать всех счастливыми…

И Рита говорила часто: «Вот устроятся дела папы, мы поедем в Ниццу…»; А что это были за дела — никто точно не понимал, хоть при разговоре о них кивали сочувственно и на лица набегала тень глубокомыслия.

И когда Башкирцев, возвратившись из передней, расстегнул три пуговицы жилета и с облегченным видом актера, сошедшего со сцены, весело и громко по-домашнему сказал, — слушай, мамочка, нельзя ли нам чаю сюда, — Дружинин почувствовал, что он как будто состоит в молчаливом против кого-то заговоре.

— Вот, батюшка, видали синицу? Три миллиона нетронутых денег на текущем счету держит… — сказал Башкирцев, разваливаясь в кресле.

— Ну, что он, как? — с тревожным и униженным лицом нерешительно спросила Башкирцева.

— То есть, что это «как»;? — строго сказал Башкирцев и дал этим понять, что вопрос, который затрагивает жена, чисто домашний, неудобный при посторонних.

— Павел Дмитриевич свой человек, — как бы оправдываясь, робко отозвалась жена.

Башкирцев выпустил из надутых щек воздух и расстегнул еще одну пуговицу жилета.

— Устал я сегодня зверски, — сказал он, подавив судорогу зевоты, и, помолчав, обратился к Дружинину с обычной у него уверенностью и определенностью голосовых интонаций: — Хотел я вас, дружище, попросить вот о чем: съездите, пожалуйста, ну, хоть завтра, в дом предварительного заключения и, если вам позволят увидеться с этой девицей, объясните ей, что это очень неделикатно с ее стороны — людей, которые относились к ней хорошо, принимали участие, таскать по судам. Должна же она это понимать.

Рита, перебиравшая у рояля ноты, бросила тетради, выпрямилась и, опустив вдоль тела руки, как бы приготовилась к чему-то. Она значительно взглянула на Дружинина, но тот сидел в кресле согнувшись и глядел не то в пол, не то себе в колени.

— Я бы это сделал и сам, но вы видите, у меня минуты свободной нет… — добавил Башкирцев, так как Дружинин молчал.

Последний и на это ничего не ответил, а когда заговорил, то в это же время начал что-то говорить и Башкирцев, они столкнулись первыми слогами и замолчали…

— Виноват, что вы хотели сказать? — извинился Башкирцев.

— Меня немало удивляет, Илья Андреевич, — глухо и медленно начал Дружинин, не подымая головы, — что вы, не зная даже, как я смотрю на этот предмет, предлагаете мне уже ехать куда-то, что-то устраивать по тому плану, который вам нравится.

— То есть это вы о чем же? — наморщившись, спросил Башкирцев, в первый раз повернув лицо в сторону Дружинина.

— Да видите ли, дело в том, — заговорил Дружинин громче и встал с кресла, — что я на всю эту историю несчастия со Снежко смотрю, кажется, совершенно иначе, чем вы.

— Ах, вот как… тогда извините, пожалуйста, как же вы смотрите?

— Я смотрю так, что долг всякого порядочного человека помочь своему гибнущему ближнему… Тем более что и помощь эта в данном случае выражается в немногом: прийти в суд и сказать, что человек беспомощный, не умеющий заработать, страшно нуждался и выбрал из двух падений то, которое ему казалось легче… я так смотрю. Рита все время стояла, не меняя позы, с немигающими, сделавшимися огромными глазами, и два раза, пока говорил Дружинин, думая, что он кончил уже, сорвавшимся голосом говорила: «Папочка».

— Ну, вы что можете сказать? — обратился к ней Башкирцев, когда Дружининумолк и остановился у окна спиной к комнате.

— Папочка, ведь она действительно страшно нуждалась, ведь нужно же ей помочь, бедной, ведь иначе ее осудят…

— И помощь эта должна выражаться в том, — заговорил раздельно, сухо и металлически звонко Башкирцев, — чтобы в публичном заседании столичного суда mademoiselle Башкирцева выступила как близкий друг подсудимой? Ведь другого положения нет.