Том 3. Позолоченный век - [166]

— Это, пожалуй, верно, — согласился Вашингтон, пытаясь улыбнуться.

— Еще бы! Мастера, который сделал и его и эти сумы, уже нет на свете.

— А правнуки его еще живы? — Слова были шутливые, но голос Вашингтона прозвучал устало и невесело.

— Ну, не знаю, как-то не задумывался… Но все равно, если и живы, им не сделать такого сундука; никто этого не сумеет, — с простодушной убежденностью сказал полковник Селлерс. — Жена не любит, когда я беру его с собой в дорогу, она всегда говорит, что его непременно украдут.

— Почему?

— Как это почему? Да ведь сундуки всегда крадут!

— Ну, не всякие же.

— Такие, уж конечно, крадут. Это не простой сундук, это большая редкость.

— Охотно верю.

— Так почему бы вору не стащить его, если подвернется случай?

— Право, не знаю. А зачем?

— Послушай, Вашингтон, я сроду не слыхал ничего подобного. О чем ты тут толкуешь? Ты только вообрази: ты — вор, под боком стоит вот этот самый сундучок, и никто за ним не смотрит, — неужели же ты его не стащишь! Нет, ты только скажи — неужели ты бы его не украл?

— Н-ну, раз уж вы меня приперли к стене… не знаю, может быть, я его и взял бы, но какое же это воровство?

— То есть как? Ты меня просто поражаешь! Что же тогда называется воровством?

— Когда присваивают чужое имущество.

— Имущество! Непонятно ты разговариваешь. Как по-твоему, что стоит этот сундук?

— А он в хорошем состоянии?

— В превосходном. Только волос немного повытерся, а так он совсем крепкий.

— И нигде не протекает?

— Протекает? Что ты хочешь сказать? Ты же не собираешься носить в нем воду?

— Ну а… а вещи не вываливаются из него, когда… когда он стоит на месте?

— Черт побери, Вашингтон, да ты надо мной смеешься! Что на тебя сегодня нашло, не понимаю? Очень странно ты себя ведешь. Что с тобой, скажи на милость?

— Сейчас все объясню, старый друг. Я почти счастлив. Да, счастлив. Я совсем не потому так быстро собрался и хочу ехать с вами, что пришла телеграмма от Клая. Я получил письмо от Луизы.

— Вот это хорошо! А что она пишет?

— Чтобы я скорей возвращался. Ее отец наконец-то дал согласие.

— Поздравляю, сынок! Руку! На всякую улицу приходит праздник, или как, бишь, там говорит пословица. Благодарение богу, Бирайя Селлерс еще увидит тебя счастливым человеком!

— Будем надеяться. Генерал Босуэл почти разорен. Когда строили железную дорогу до Хоукая, он пострадал не меньше других. Теперь он уже не так возражает против зятя-бедняка.

— То есть как это бедняка? Да ведь земля в Теннесси…

— Забудьте про землю в Теннесси, полковник. Я на ней поставил крест окончательно и бесповоротно.

— Да нет же! Неужели ты хочешь сказать…

— Много лет тому назад мой отец купил эту землю, желая оставить ее как благословение своим детям, и она…

— Ну конечно! Сай Хокинс мне говорил…

— …и она оказалась проклятием всей его жизни, и никогда никто не оставлял в наследство своим детям более тяжкого проклятия…

— Надо признать, тут есть доля правды…

— Проклятие пало на меня, когда я был еще ребенком, и преследовало меня всю жизнь, каждый час, вплоть до нынешнего дня…

— О господи, а ведь верно! Сколько раз моя жена говорила…

— Я рос в уверенности, что нас ждет богатство, и никогда не пытался трудом зарабатывать свой хлеб.

— И это верно… но ведь ты…

— Годами я гонялся за богатством, как дети гоняются за бабочкой. Все мы давно жили бы в достатке, все эти ужасные годы мы были бы счастливы, если бы с самого начала поняли, что мы бедны, и стали работать, и трудились бы упорно, в поте лица, собственными руками создавая свое счастье.

— Да, да, правда! Видит бог, сотни раз я повторял Саю Хокинсу…

— А вместо этого мы страдали и мучились хуже, чем грешники в аду! Я любил отца, я чту его память и не сомневаюсь в его добрых намерениях, но мне горько, что он так ошибался: желая осчастливить своих детей, он избрал неверный путь. Теперь я начну жизнь сначала. Хорошая, добросовестная, честная работа — вот с чего я начну и чем кончу! Уж я-то своим детям не оставлю в наследство никакой земли в Теннесси!

— Слова, достойные мужчины, сэр, достойные настоящего мужчины! Руку, сынок! И помни, если тебе понадобится совет Бирайи Селлерса, он всегда к твоим услугам. Я тоже намерен начать все сначала!

— Вот как?

— Да, сэр. Я повидал достаточно, чтоб понять, в чем моя ошибка. Адвокатура — вот мое призвание. Завтра же принимаюсь изучать право. Батюшки мои, что за человек этот Брэм! Замечательный человек, сэр! Вот это голова! А как держится! Но от меня не укрылось, что он мне завидовал. Меткие удары, которые я нанес в своей речи к присяжным…

— В какой речи? Вы же просто были свидетелем.

— Да, для профанов, конечно, — профаны видели во мне только свидетеля. Но я-то знал, когда я просто даю кое-какие сведения, а когда хитро и обдуманно наношу удар суду. И уж поверь, они тоже это знали, мои доводы были неотразимы, и они всякий раз им поддавались! И Брэм тоже это понимал. Я улучил минуту и без шуму напомнил ему, что моя речь принесла свои плоды, и он шепнул мне на ухо: «Вы выиграли дело, полковник, это ваша заслуга, сэр; но ради меня — ни слова об этом!» А потом говорит: «Вот что я вам скажу, полковник Селлерс, вам надо заняться адвокатурой, сэр, это ваша стихия». И твой покорный слуга теперь займется адвокатурой. Это же золотое дно, просто золотое дно! У меня будет практика в Хоукае, потом в Джефферсоне, потом в Сент-Луисе, потом в Нью-Йорке! В столице всего западного мира! Взбираемся все выше, выше и достигаем кресла в Верховном суде. Бирайя Селлерс — председатель Верховного суда Соединенных Штатов, сэр! Человек с положением на веки веков! Вот как примерно я себе представляю будущее, сэр, — и это ясно, как день, как ясное солнышко!