Том 3. Поэмы, 1828-1834 - [11]

Свободно сердце и любовь легка».

И, побледнев как будто бы сквозь сна,

В ответ сказала тихо мне она:

«Итак, прости навек, любезный мой;

Жестокий друг, обманщик дорогой;

Когда бы знал, что оставляешь ты…

Однако, прочь, безумные мечты,

Надежда! сердце это не смущай…

Ты более не мой… прощай!.. прощай!..

Желаю, чтоб тебя в чужой стране

Не мучила бы память обо мне…»

То был глубокий вещий скорби глас.

Так мы расстались. Кто жалчей из нас,

Пускай в своем уме рассудит тот,

Кто некогда сии листы прочтет.

Зачем цену утраты на земле

Мы познаем, когда уж в вечной мгле

Сокровище потонет, и никак

Нельзя разгнать его покрывший мрак?

Любовь младых, прелестных женских глаз,

По редкости, сокровище для нас

(Так мало дев, умеющих любить);

Мы день и ночь должны его хранить;

И, горе! если скроется оно:

Навек блаженства сердце лишено.

Мы только раз один в кругу земном

Горим взаимной нежности огнем.

Пять целых лет провел в Париже я.

Шалил, именье с временем губя;

Первоначальной страсти жар святой

Я называл младенческой мечтой.

Дорога славы, заманив мой взор,

Наскучила мне. Совести укор

Убить любовью новой захотев,

Я стал искать беседы юных дев;

Когда же охладел к ним наконец,

Представила мне дружба свой венец;

Повеселив меня немного дней,

Распался он на голове моей…

Я стал бродить печален и один;

Меня уверили, что это сплин;

Когда же надоели доктора,

Я хладнокровно их согнал с двора.

Душа моя была пуста, жестка.

Я походил тогда на бедняка:

Надеясь клад найти, глубокий ров

Он ископал среди своих садов,

Испортить не страшась гряды цветов,

Рыл, рыл — вдруг что-то застучало — он

Вздрогнул… предмет трудов его найден —

Приблизился… торопится… глядит:

Что ж? — перед ним гнилой скелет лежит!

«Заботы вьются в сумраке ночей

Вкруг ложа мягкого, златых кистей;

У изголовья совесть-скорпион

От вежд засохших гонит сладкий сон;

Как ветр преследует по небу вдаль

Оторванные тучки, так печаль,

В одну и ту же с нами сев ладью,

Не отстает ни в куще, ни в бою»;

Так римский говорит поэт-мудрец.

Ах! это испытал я наконец,

Отправившись, не зная сам куда,

И с Сеною простившись навсегда!..

Ни диких гор Швейцарии снега,

Ни Рейна вдохновенные брега,

Ничем мнеум наполнить не могли,

И сердцу ничего не принесли.

· · ·

· · ·

Венеция! о, как прекрасна ты,

Когда, как звезды спавши с высоты,

Огни по влажным улицам твоим

Скользят; и с блеском синим, золотым,

То затрепещут и погаснут вдруг,

То вновь зажгутся; там далекий звук,

Как благодарность в злой душе, порой

Раздастся и умрет во тьме ночной:

То песнь красавицы, с ней друг ея;

Они поют, и мчится их ладья.

Народ, теснясь на берегу, кипит.

Оттуда любопытный взор следит

Какой-нибудь красивый павильон,

Который бегло в волнах отражен.

Разнообразный плеск и весел шум

Приводят много чувств и много дум;

И много чудных случаев рождал

Ничем ненарушимый карнавал.

Я прихожу в гремящий маскерад,

Нарядов блеск там ослепляет взгляд;

Здесь не узнает муж жены своей.

Какой-нибудь лукавый чичисбей,

Под маской, близ него проходит с ней;

И муж готов божиться, что жена

Лежит в дому отчаянно больна…

Но если всё проник ревнивый взор —

Тотчас кинжал решит недолгий спор;

Хотя ненужно пролитая кровь

Уж не воротит женскую любовь!..

Так мысля, в зале тихо я блуждал

И разных лиц движенья наблюдал;

Но, как пустые грезы снов пустых,

Чтоб рассказать, я не запомню их.

И вижу маску: мне грозит она.

Огонь паров застольного вина

Смутил мой ум, волнуя кровь мою.

Я домино окутался, встаю,

Открыл лицо, за тайным чудаком

Стремлюсь и покидаю шумный дом.

Быстрее ног преследуют его

Мои глаза, не помня ничего;

Вослед за ним, хотя и не хотел,

На лестницу крутую я взлетел!..

Огромные покои предо мной,

Отделаны с искусственной красой;

Сияли свечи яркие в углах,

И живопись дышала на стенах.

Ни блеск, ни сладкий аромат цветов

Желаньем ускоряемых шагов

Остановить в то время не могли:

Они меня с предчувствием несли

Туда, где, на диване опустясь,

Мой незнакомец, бегом утомясь,

Сидел; уже яблизко у дверей —

Вдруг — (изумление души моей

Чьи краски на земле изобразят?)

С него упал обманчивый наряд —

И женщина единственной красы

Стояла близ меня. Ее власы

Катились на волнуемую грудь

С восточной негой… я не смел дохнуть,

Покуда взор, весь слитый из огня,

На землю томно не упал с меня.

Ах! он стрелой во глубь мою проник!

Не выразил бы чувств моих в сей миг

Ни ангельский, ни демонский язык!..

Средь гор кавказских есть, слыхал я, грот,

Откуда Терек молодой течет,

О скалы неприступные дробясь;

С Казбека в пропасть иногда скатясь,

Отверстие лавина завалит,

Как мертвый, он на время замолчит…

Но лишь враждебный снег промоет он,

Быстрей его не будет Аквилон;

Беги сайгак от берега в тот час

И жаждущий табун — умчит он вас,

Сей ток, покрытый пеною густой,

Свободный, как чеченец удалой.

Так и любовь, покрытаскуки льдом,

Прорвется и мучительным огнем

Должна свою разрушить колыбель,

Достигнет или не достигнет цель!..

И беден тот, кому судьбина, дав

И влюбчивый и своевольный нрав,

Позволила узнать подробно мир,

Где человек всегда гоним и сир,

Где жизнь — измен взаимных вечный ряд,

Где память о добре и зле — всё яд,

И где они, покорствуя страстям,

Приносят только сожаленье нам!

Я был любим, сам страстию пылал

И много дней Мелиной обладал,

Летучих наслаждений властелин.