Том 3. Менестрель. Поэмы - [31]

То шепчет еле слышно, с тихой грустью,

Исполнена мучительных предчувствий:

«О, неужели можем мы расстаться

Когда-нибудь?» — и горько, горько плачет

Вдали дворец нахмурен обветшалый

И парк, — из кедров, лиственниц и пихт, —

На берегу реки затих. Он грезит

Пирами императора, когда

Безумствовал державный неврастеник

В тени его приманчивых ветвей.

Как говорит преданье, Павел Первый

В болезненных неистовствах был страшен

И убивал опальных царедворцев

Во время вспышек злой неврастении.

И знает кто? Быть может, эти вопли

Нетопырей, летающих над речкой,

Невинно убиенных голоса?

Шумит, шумит падучая стремнина.

Бежит, бежит зеленая волна.

Из-под плотины с брызгами и пеной

Река кристально чистая течет.

Стремительным течением влекома,

К водовороту льнет «Принцесса Грёза».

Задержана умелою рукою,

Как перышко, отпрядывает вспять.

Прозрачно дно реки. Бесшумной стрелкой

То там, то здесь фунтовые форели

Скользят в воде, и сердце рыболова

В томленьи сладком только замирает.

Ночь белая, форели, зелень струек

И веянье невидимых жасминов,

И лирикой насыщенные речи, —

Как обаятельна на этом фоне

Неповторимая вовеки Злата!

Из Гатчины, куда к ней ежедневно

Почти ходил, ночами возвращался,

И каждый раз до самой нашей дачи

Меня моя подруга провожала.

Потом мы с нею шли на полустанок,

И в поезде, идущем на рассвете,

Она спешила прямо на работу.

Когда она спала? К моим моленьям —

Беречь себя — она была глухою.

* * *

Кончался август. На «Принцессе Грёзе»

Я быстро плыл на почту к полустанку,

И под мостом чуть было не наехал,

С разлета, на застрявшую там лодку,

В которой было трое пассажирок:

Одна из них была совсем старухой,

Была другая девочкой-подростком,

А третья дамой лет под двадцать семь.

Последняя веслом старалась тщетно

От сваи оттолкнуться. Видно было,

Что лодка их засела очень прочно,

Попав на камень, скрытый под водою.

Я к ним подъехал и по-джентельменски

Им помощь предложил свою, и дамы

Рассыпались в признательности: странным

Казалось им их положенье. Быстро

Подъехав задним ходом к ним кормою,

Я на буксир взял лодку их, и тотчас

Та с камня соскользнула. Все случилось

На протяженьи нескольких мгновений.

Средь шуток, сопряженных с катастрофой,

Я с ними познакомился, и Дина,

Сидевшая на веслах, оказалась

Любезной, интересною брюнеткой,

Кокетливой, веселой и пикантной.

В деревню мы уже вернулись вместе,

Причем их лодка о бок шла с моею.

Прощаясь, тетка Дины приглашала

Бывать у них, а Дина благодарно

Мне крепко руку сжала и глазами,

Что я понравился, красноречиво

И выразительно дала понять.

* * *

Я вечером сидел, читая в лодке,

И грезил, как всегда, о милой Злате,

Которую я в этот день не видел.

Испуганно я вздрогнул, пробужденный

От грез своих: красивое контральто

Нарушило мечты мои: «О ком вы

Мечтаете и не меня ли ждете?»

То новая моя знакомка Дина

Подъехала бесшумно в лодке и, швартуясь

У борта «Грёзы», вкрадчиво спросила:

«Переходите же ко мне скорее,

И поплывем куда-нибудь подальше:

Я вас сведу на остров отдаленный,

На остров голубой и доброй Феи».

По правде говоря, я растерялся

От неожиданного появленья

Ее у нашей пристани, и прыгнул,

Почти не рассуждая, к ней. Плутовка,

Довольная моим повиновеньем,

Лукаво улыбаясь, протянула

Капризным жестом руку, и поплыли

Мы по реке на отдаленный остров.

* * *

Не добрая и голубая фея

Владела этим островом, а злая

Коварная, дурманящая разум.

И было имя этой феи — Бред.

И мы подпали под ее влиянье.

Мы покорялись всем ее причудам,

Безвольными игрушками мы стали

Бесчисленных эксцессов развращенной.

Жестоко-похотливой феи Бред.

Я был в бреду: мне диким не казалось,

Что женщина, душе моей чужая,

Меня целует судорожно в губы,

Принадлежащие совсем другой.

И с широко раскрытыми глазами,

В которых пышет явное безумье,

Мне говорит: «Хочу тебя! Ты — мой!»

В тот миг мне это диким не казалось

И не могло казаться: в опьяненьи

Разгулом звучно-чувственных эксцессов,

Я потерял способность рассужденья.

Будь проклят остров чувственной колдуньи

И ты, мне адом посланная встреча,

И обольстительная фея Бред!

Из-за тебя я потерял невинность

Своей души, незыблемую верность

Одной, одной! Я спутницу утратил

Незаменимую родную Злату.

* * *

То был сигнал к грехопаденьям сладким.

Так начался мучительный роман.

Я был в бреду, но в проблесках сознанья,

Рыдал, в ожесточеньи проклиная

Себя за слабость, каялся, и Злате,

В пречистое лицо смотреть не смея,

Готов убить был ветреную Дину.

Однако, только слышал шелест платья,

Соблазнами насыщенного, только

Глаза ее, искавшие моих,

Прищуривались наглым обещаньем

Невероятно-извращенных ласк,

Я забывал про все, и к ней в объятья

Бросался, как в кипучий водопад.

Я круто прекратил бывать у Златы,

Не отвечал на письма, сильно запил,

Страдая, упивался новой страстью.

Совсем запутался в противочувствах.

И вскоре переехал с дачи в город,

Где с Диною всю осень провозился,

Когда она, найдя в кафе-шантане

Ангажемент, уехала в Архангельск.

А в октябре пришла ко мне внезапно,

С трудом в себе побарывая гордость,

Проститься — мной утерянная Злата.

«Родной мой, я пришла к тебе проститься,

Не говори, избавь от объяснений.

Не надо их: мне слишком больно, милый.

Ты прав всегда, неправым быть не можешь.

Не надо оправданий, чтобы ложью

Не осквернял ты уст своих правдивых.