Том 3. Эфирный тракт - [160]

Угомонившись к полночи, гости садились пить чай с тонкими черными лепешками; чай подавала на стол старая кухарка-приживалка, с лицом врага рода человеческого, тут же бранившая гостей, что они обжирают весь дом и что им давно пора подохнуть с голоду. Присутствующая юная толпа смеялась в ответ и тут же, нарасхват уничтожала все твердое и жидкое на столе. Старуха-кухарка не уходила — она вслух проклинала едоков или же, взяв деревянную ложку, хлопала ею по головам слишком рвущихся к скудной еде.

— Ишь ты, ишь ты, какой вредный! — говорила старуха с яростью экономии в сердце. — Так и лопает, так и лопает, прямо не жует, а глотает, а дрова пилить их нету, а огороды копать им не хотится, а с девками задницей вертеть, а пышки чужие жрать — так вот они!.. На€ тебе! На тебе! На€ тебе! На тебе, шпана с переулка, — и старуха давала ложкой по затылку тому, кому надо, но молодые и счастливые не обижались на эту бренную старость.

Иногда кто-нибудь приносил спирт или самогон, и тогда веселое общество искало молодого, опасного наслаждения. Лиде никогда не приходилось пробовать вина, вследствие бедности и только еще прожитого детства. Однажды за столом против нее сидел юноша, он рассматривал Лиду глазами, не знающими ни рассуждения, ни прощения; он вглядывался в жену Душина таким взором, точно проваливался в нее, и мысленно уже любил эту женщину без спуска и без всякого сопротивления с ее стороны, о котором и речи быть не могло под его рукой. Он налил себе и Лиде по стакану разбавленного спирта, украшенного для аппетита сухими вишнями, и дал ей:

— Выпьем за нашу дружбу, за вашу красоту! — сказал он.

— Ну давай! — согласилась Лида, желая того, что будет.

Они выпили. Лида, узнав вино, засмеялась от ударившей ей в голову радости. К ней подошла безумная хозяйка-подруга, они обнялись и вышли на середину комнаты. Хозяйка раскрутила Лиду, потом сжала ее в своих объятиях, а Лида стала целовать подругу с невинной страстью девочки — и обе они, лаская друг друга, начали раскачиваться в такт и петь об общем, одиноком возлюбленном:

Луна взошла, все тихо стало.

Ольшанск весь спит в тиши ночной,

А в одиночке номер первый

Сидит преступник молодой…

Лиде стало грустно в этой песне, как в жизни, и она запела еще громче и печальнее:

Я ведь московского рожденья,

Китайгородского села,

А я приехал к вам, девчонки,

Добыть монету без труда…

Молодой человек, угощавший Лиду вином, встал из-за стола и хладнокровно подошел к ней, считая про себя, что дело с этой роскошной девушкой решено бесповоротно и ясно: она будет его сегодня же, даже немедленно, в его теле уже заглохла вся жизнь в определенном ожидании и нетерпении.

— Пойдем! — сказал он Лиде, когда она рассталась с косматой хозяйкой.

— Куда? — спросила Лида.

— В уборную.

— Там вонью пахнет, — отказалась Лида.

— На чердак, — предложил кавалер.

Они потихоньку исчезли из комнаты, причем Лида сделала на лице кажущееся недоумение; однако она и вправду не знала, как ей быть: стыдно ли это или ничего, или вся жизнь все равно пройдет безумно и бесследно.

На чердаке было жутко, казалось, что тут есть притаившиеся люди, и в воздухе плавал какой-то горячий сор. Молодой человек с силой машины схватил Лиду во тьме и задохнулся горлом над нею.

— Не уродуй меня! — сказала Лида, и тут же, взяв что-то тяжкое и круглое из окружающего мусора, дала этим неведомым предметом кавалеру по голове.

У нее зла не было, и не из верной любви к Душину она передумала свое чувство: она решила, что лучше будет встретиться в такой же тьме со Щегловым, а то он некрасивый, застенчивый, рука у него не действует, и он никогда не дождется никакой женщины.

Но спутник Лиды не отступил от нее; после обычной мольбы он внезапно посадил ей шишку под волосами на голове ударом кулака, затем бил по груди, ожесточаясь в бою, как в любви, и наконец с гулом мученья пропал где-то во мраке чердака. Лида, сжавши свое тело, не позволила ему ничего существенного.

Когда она сошла по лестнице в более освещенное место, то ее догнал удрученный кавалер; он нес в руках громадную черную кошку.

— Подожди же ты, стерва, наконец! — попросил он.

— Ну чего тебе, хулиган? — приостановилась Лида.

Молодой человек поднял кошку на уровень своего лица, правой рукой взял ее за хвост, левой за шею, дернул руки врозь и разорвал животное насмерть по позвонку. Кошка хряпнула и осталась лежать на земле.

При возвращении в комнату обратно Лида с интересом схватила своего спутника под руку и вошла, улыбаясь. Но молодой человек от ее вежливости и тактичной улыбки уныло загрустил. «Вот черт, — думал он, — если она такая здесь, то какая же была бы там на чердаке, если б все случилось! Эх, господи боже мой!.. Говорили, что есть законы природы — где ж они?! Дайте их Лиде, пожалуйста! Но мне только не надо — у меня есть».

Через четыре дня Лида снова пришла к Стронкиным — у них собирался большой осенний праздник. Она пригласила с собой Щеглова и привела его под руку в чужой для него дом. Стеснительный Щеглов не умел ни петь, ни танцевать, но ему нравилось быть среди веселых людей и хотя бы молчаливо участвовать во всеобщем воодушевлении. Он работал теперь чертежником на черепичном заводе: старые инженеры, служившие на том заводе, не верили, что Щеглов имеет серьезные технические знания, и взяли его на маленькую работу.