Том 28. Продолжение царствования императрицы Екатерины II Алексеевны. События 1768–1772 гг. - [45]

В Страстную субботу вечером Чоглоков стал говорить Львову. с которым жил в одной палатке: «Знаешь ли, что я скоро буду у царя сердарем, т. е. воеводою? Твой граф сегодня же будет арестован, а по нем я здесь старший; я с майором Ременниковым и несколькими офицерами уже согласился». Когда Львов пересказал об этом Тотлебену, тот отвечал, что все знает, и в ту же ночь приказал арестовать Ременникова и Чоглокова, причем последний вызвал его на дуэль. Когда на другой день Тотлебен поехал к царю Ираклию поздравить его с праздником и объявил ему об арестах, то царь сказал: «Чоглоков странный человек! Много раз он мне говорил, что имеет от государыни повеление ехать в Армению, и для того просил у меня 3000 грузинцев, утверждая, что он в Армении все сделать может, что захочет». Но скоро сам Ираклий объявил себя против Тотлебена по поводу подполковника Ратиева (грузинского происхождения). Ратиев, который должен был доставить артиллерию в Кавказский корпус, медлил в Моздоке, не слушаясь никаких предписаний Тотлебена. Последний, видя тут злой умысел, послал к нему навстречу арестовать его; но Ратиев арестовал посланных и прошел прямо в Тифлис к царю Ираклию, к которому убежал также и Чоглоков из-под ареста; и когда Тотлебен послал к Ираклию с требованием выдачи Ратиева и Чоглокова, то посланные были задержаны в Тифлисе. После этого Тотлебен узнал, что всех курьеров, едущих к нему, перехватывают и отвозят в Тифлис, хотят не допускать идущий к нему Томский полк и отрезать сообщение с Моздоком; тут он решился предупредить врагов, выступил из лагеря, ускоренным походом в двое суток пришел к городу Дюшету, занял его, овладел также крепостью Ананурами. От 12 мая Тотлебен писал, что по соединении с Томским полком намерен идти немедленно к Тифлису, чтоб отмстить противникам, возвратить похищенную Ратиевым артиллерию, войско и припасы, подчинить всю Грузию русской власти, лишить Ираклия пожалованной ему перед тем Андреевской ленты и отправить его в Петербург или вогнать в Черное море. А Чоглоков писал из Тифлиса, что Тотлебен возненавидел его за предпочтение, какое было оказано ему со стороны царя Ираклия; по его, Чоглокова, приметам, Тотлебен или с ума сошел, или какую-нибудь измену замышляет, поступая во всем против интересов русского двора: тамошних царей между собою ссорил, с князьями обходился дурно, многих из них бил, других в оковах держал, деревни разорял, безнадежно брал скот и хлеб, вступал в переписку с ахалцихским пашою, назначил для отсылки в Россию 12 лучших русских офицеров, не оставляя никого, кроме немцев и самых негодных по поведению русских.

Прочтя донесение Тотлебена, императрица написала Панину: «Я, пробежав только Тотлебеновы письма, из которых усмотрела непослушание к нему Чоглокова и вранье сего необузданного и безмозглого молодца; да притом не хвалю же и неслыханные подозрительности Тотлебеновы. Я думаю, что он способнее в Грузии дела наши испортить, нежели оные привести в полезное состояние, надлежит определить кого другого». Для точнейшего разузнания дела и прекращения смут отправлен был в Грузию гвардейский капитан Языков.

Но эти смуты в отдаленном Закавказье не могли производить сильного впечатления: о них мало знали в России, вовсе не знали в Западной Европе, где хорошо знали о Кагульском и Чесменском боях. Екатерина спешила пользоваться этими успехами для скорейшего заключения мира. 12 августа граф Григ. Григ. Орлов предложил Совету по приказанию императрицы, что, кажется, надобно отправить в армию человека, который должен внимательно наблюдать, не откроется ли каких-нибудь средств к начатию мирных переговоров. Этот человек сам непосредственно может обратиться к визирю или кому-нибудь другому с объявлением о желании мира с нашей стороны или дать знать, что в случае мирных переговоров в русской армии находится уже уполномоченное на это лицо. При рассуждении об издержках, производимых государством, и человек малосведущий ясно видит, что эти издержки велики, а впредь должны еще увеличиться. Хотя Бог и благословляет наше оружие, но безмерное отдаление действующей армии, затруднительность провоза необходимых для нее вещей, военные действия, начатые в разных частях света, – все это страшно отягощает государство. По этим причинам мира желать, кажется, должно, а для достижения его предлагаемый способ есть кратчайший. Если он не будет удачен, то по крайней мере узнаем, каким образом нам готовиться к будущей кампании и как действовать для достижения мира. Если же удастся этим способом войти в мирные переговоры, то мы избегаем препятствий, бывающих при мирных договорах, которые производятся посредством посторонних держав, и Порта вперед будет уверена, что Россия не происками какими-нибудь приведена к желанию мира, но «истинным подвигом любомирных качеств», и тем более докажется наше беспристрастное миролюбие, если мы теперь в нашем счастливом положении будем наблюдать умеренность. Совет нашел нужным отправить в армию способного человека для переговоров с турками о мире, но полагал, что надобно дать графу Румянцеву повеление, чтоб он от себя отозвался к побежденному визирю письмом, что если Порта желает мира, то, освободя из неволи русского министра Обрезкова, прислала бы в назначенное место своих полномочных, а его великая самодержица при всех Богом дарованных ей победах, милосердствуя о крови человеческой, охотно тогда вступить изволит в мирные договоры и своих полномочных туда отправит. Такой отзыв граф Румянцев должен сделать не прежде взятия Бендер. Совет полагал также, что, хотя бы мирные соглашения и начались, все же надобно стараться о приготовлении себя к третьей кампании и заботиться о снабжении армии, чтоб ей ни в чем не было недостатка.