Том 28. Письма 1901-1902 - [128]

Она плачет, я ей не велю бросать театр. — О сложной ситуации в семье Чеховых см. во вступительной статье В. Я. Виленкина (Книппер-Чехова, ч. 1): «В жизнь Чехова Ольга Леонардовна вошла не только как любимая женщина, но и как самый близкий ему художник, как его, чеховская, актриса, и даже больше — как первая по своему значению актриса нового утверждаемого им театра. Чехов знал и умел по достоинству оценить ее сценические откровения — ее Машу, ее Раневскую. Он не мог не понимать, что хотя бы невольно лишить ее артистического призвания было бы преступно прежде всего по отношению к их творческому союзу. Он не мог бы жить с этим сознанием» (стр. 37).

Горький в Нижнем, здоров. — Миролюбов спрашивал: «О Горьком слухов не имею. Какова-то его пьеса? Со времени свидания с ним в Нижнем не получил от него ни одной строки».

Он прислал для Художеств<енного> театра пьесу. — «Мещане».

3509. ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННОМУ КРУЖКУ

21 октября 1901 г.

Печатается по тексту газеты: «Новости дня», 1901, № 6595, 22 октября, где опубликовано впервые в заметке «На новоселье в Литературном кружке». Нынешнее местонахождение подлинника неизвестно.

Телеграмма. Датируется днем торжественного открытия нового помещения, предназначенного для кружка.

3510. Е. Я. ЧЕХОВОЙ

21 октября 1901 г.

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: «Красный архив», 1929, № 6 (37), стр. 182.

Открытка. Год устанавливается по почтовым штемпелям: Москва. 21 Х.1901; Ялта. 24 Х.1901.

3511. А. М. ПЕШКОВУ (М. ГОРЬКОМУ)

22 октября 1901 г.

Печатается по автографу (Архив Горького). Впервые опубликовано: Письма, т. VI, стр. 172–174.

М. Горький ответил в конце октября 1901 г. (Горький, т. 28, стр. 190).

…я прочитал только три акта ~ достаточно, чтобы судить о пьесе. — Горький отвечал: «Спасибо за письмо, Антон Павлович! Я очень обрадовался, когда прочитал его, и особенно ужасно доволен Вашими указаниями! Дело в том, видите ли, что пьеса мне не нравится, совсем не нравится, но до Вашего письма я не понимал — почему? — только чувствовал, что она груба и неуклюжа. А теперь я вижу, что действительно Тетерев слишком много занимает места. Елена — мало, Нил — испорчен резонерством. А хуже всех старик. Он ужасно нехорош, так что мне даже стыдно за него». Однако изменений в пьесу «Мещане» Горький не внес. В это же время он писал К. П. Пятницкому: «…пьеса мне не нравится. Очень не нравится! В ней нет поэзии, вот что! В ней много шума, беспокойства, много нерва — но — нет огня. Я, однако, не буду ее трогать — черт с ней! Я написал ее в 18 дней и больше не дам ей ни одного часа, ибо — овчинка не стоит выделки. К черту!» (Горький. Письма к Пятницкому, стр. 38).

Перчихин — как живой! Дочка его очаровательна… — Об авторском понимании роли Перчихина можно судить по письму Горького к Станиславскому от января 1902 г.: «Перчихин — слаб. Понимая, что ежели жизнь всосет его в глубь себя, она сделает с ним все, что захочет, он, с откровенной хитростью, обходит ее краешком и ухмыляется — надул, дескать, что, взяла?» (Ежегодник МХТ, 1943, стр. 215). Роль же Поли Горький считал главной в пьесе: «Поля — скромна, проста и способна на всякое геройство без фраз, без рисовки. Полюбит раз на всю жизнь, поверит — тоже. Говорить не умеет, немножко конфузится, заикается, но коли говорит, так уж верит в правду слов своих, и готова сказать их всюду всем и все вынести за них» (там же). Роль Поли в первой постановке «Мещан» на сцене Художественного театра играла О. П. Алексеева.

…мать их великолепная старуха. — Акулина Ивановна. О ней Горький писал: «Акулина Ивановна — вся в любви к детям и мужу, вся в желании видеть всех окружающих любящими друг друга, кроткими, сытыми. Часто шмыгает носом и все покачивает головой. Суетлива, пугается шума». Впервые ее роль играла Е. П. Муратова.

Центральная фигура пьесы — Нил… — Об этом же писал Станиславскому Горький в начале января 1902 г.: «Главными фигурами являются — Нил и Поля. Они оба мало говорят — что поделаешь! — больше говорить им нельзя. Нил — человек спокойно уверенный в своей силе и в своем праве перестраивать жизнь и все ее порядки по его, Нилову, разумению. А его разумение истекает из здорового, бодрого чувства любви к жизни, недостатки которой вызывают в душе его лишь одно чувство — страстное желание уничтожить их. Он, рабочий человек, знает, что жизнь тяжела, трагична; но все же — лучше ее нет ничего, а она должна и может быть исправлена, перестроена его волей, сообразно его желаниям. Он — всегда спокоен, жесты его округлы, не резки, а грациозны, ибо в каждый из них он влагает силы, — по инстинкту, не больше и не меньше того, сколько следует. Раздражаясь, он говорит твердо, отчетливо, как топором рубит. Его возмущение, его гнев, все в нем здорово, крепко, а не нервно и резко. Он быстро успокаивается, но никогда не уступает» (там же, стр. 215).

…не позволяйте играть Перчихина никому, кроме Артема… — По этому поводу С. Н. Дурылин писал в статье «Артем. Станиславский. Чехов»: «Пожелание Чехова было исполнено лишь наполовину. Нила играл другой актер. А от Артема — Перчихина — чудесного старика-птицелова веяло полем, весенним волжским ветром, у этого беззлобного нищего на душе жаворонки пели. Светло на душе становилось, глядя на него, легче дышалось среди хмурой „бессеменовщины“ скопидомного мещанства. На самого Горького исполнение Артемом Перчихина произвело неотразимое впечатление. Артем рассказывал мне, что Горький крепко пожал ему руку за Перчихина и, расцеловав, сказал ему благодарно: „Какой расчудесный старикан! Как Вы прекрасно его играете!“ Артем сконфузился и отвечал: „Разве я играю? Во мне играет“» (К. С. Станиславский. Материалы. Письма. Исследования. М., 1955, стр. 432).