Том 27. Письма 1900-1901 - [205]

, стр. 172–173).

Здесь Бунин ~ бывает у меня каждый день. — 18 февраля 1901 г. Бунин писал М. П. Чеховой: «13-го февраля, во вторник, я выбыл из Аутки на пароход, но на набережной увидел чрезвычайное волнение моря и поэтому, дабы не докучать своей возней Евгении Яковлевне, отправился в гостиницу „Ялта“, где живу и до сего времени. Во вторник же Варвара Константиновна <Харкеевич> получила телеграмму из Одессы от Антона Павловича, что он едет. Значит, сложилось все чудесно, мы беспокоились только, что Антона Павловича будет качать. В четверг ночью он приехал, а в пятницу утром позвонил мне в телефон и позвал к себе. Был я у него и в пятницу, и в субботу, и сегодня — по целым дням; конечно, по его желанию, а не вследствие нахальства, присущего мне. Был он со мной очень ласков, а мне было очень приятно быть с ним. Он задержал меня здесь — этим и объясняется то, что я еще здесь. Но в Аутку не переезжаю, ибо я все-таки на отлете. В Одессу все-таки еду, а затем в Москву. Антон Павлович имел сперва немного утомленный вид, но сегодня был хорош» (М. П. Чехова. Из далекого прошлого. М., 1960, стр. 236). О своих встречах с Чеховым в этот период Бунин вспоминал: «Он настаивал, чтобы я бывал у него ежедневно с самого утра. И в эти дни мы особенно сблизились, хотя и не переходили какой-то черты, — оба были сдержанны, но уже крепко любили друг друга. У меня ни с кем из писателей не было таких отношений, как с Чеховым. За все время ни разу ни малейшей неприязни. Он был неизменно со мной сдержанно нежен, приветлив, заботился как старший — я почти на одиннадцать лет моложе его, — но в то же время никогда не давал чувствовать свое превосходство и всегда любил мое общество — теперь я могу это сказать, так как это подтверждается его письмами к близким <…> По утрам пили чудный кофе. Потом сидели в садике, где он всегда что-нибудь делал в цветнике или около плодовых деревьев <…> Наедине со мной он часто смеялся своим заразительным смехом, любил шутить, выдумывать разные разности, нелепые прозвища; как только ему становилось лучше, он был неистощим на все это <…> Иногда я читал ему его старые рассказы. Он как раз готовил их к изданию, и я часто видел, как он перемарывал рассказ, чуть не заново его писал. <…> Я вижу Чехова чаще бодрым и улыбающимся, чем хмурым, раздраженным, несмотря на то, что я знавал его в течение четырех лет наших близких отношений в плохие периоды его болезни. Там, где находился больной Чехов, царили шутка, смех и даже шалость. Никогда не видал его в халате, всегда он был одет аккуратно и чисто. У него была педантичная любовь к порядку — наследственная, как настойчивость, такая же наследственная, как и наставительность» (И. А. Бунин. Чехов <Дополнения>. — Чехов в воспоминаниях, стр. 532–534).

3299. Н. П. КОНДАКОВУ

20 февраля 1901 г.

Печатается по автографу (ИРЛИ). Впервые опубликовано: Письма, собр. Бочкаревым, стр. 24–25.

Ответ на письмо Н. П. Кондакова от 5 февраля 1901 г.; Кондаков ответил 25 февраля (ГБЛ).

В Ницце я получил от Вас одно письмо… — Письмо от 2 января 1901 г. (ГБЛ; см. о нем в примечаниях к письму 3229^*).

…письма моего ~ не получили. — Это письмо Чехова неизвестно.

…был во Флоренции и в Риме… — 26 января 1901 г. Чехов с М. М. Ковалевским и А. А. Коротневым уехали из Ниццы в Италию. С 28 по 31 января они были во Флоренции, а затем поехали в Рим, где пробыли до 8 февраля.

…брань Буренина читал ~ окатывать меня помоями… — В «Критических очерках» («Новое время», 1901, № 8964, 9 февраля) В. Буренин, рецензируя повесть П. Боборыкина «Однокурсники», писал: «Мне понравилась в повести только одна страница, которая, впрочем, выходит как бы мотивом „из другой оперы“: это несколько справедливых критических замечаний по поводу не в меру прославляемой и восхваляемой „Чайки“ г. Чехова; пьесы в сущности фальшивой по идее и неважной во многих отношениях». Буренин считал, что причина успеха пьесы — в рекламе: «Как в самом деле не быть успеху, коли сперва двадцать раз извещают по телеграфу о том, что пьеса „задумана“ автором, потом тридцать раз о том, что она „пишется“, потом сорок раз о том, что она „дописывается“, потом пятьдесят раз о том, что она „приготовляется“ к постановке и т. д. Не только глупых и малоразумеющих людей, но и не глупых и кое-что понимающих можно такими предупредительными рекламами заинтересовать и обморочить». В ответном письме к Чехову Кондаков писал по поводу статьи Буренина: «Никто не отнес буренинских инсинуации к Вам лично, но все же то, что он написал, гадко».

Насчет профессуры его пока еще ничего неизвестно… — В письмах от 2 января и 5 февраля адресат передавал Чехову слух о том, что Ковалевскому, уволенному из Московского университета и уехавшему за границу, будет вновь разрешено чтение лекций в России. Так, 2 января Кондаков писал: «Прошел здесь слух, что он будет проф<ессор> в Политехнике. Правда?»

…в июне едет в Америку читать лекции… — Коротнев сообщал Чехову 8 июня 1901 г.: «Мак<сим> Ковалевский уже, вероятно, уехал в Америку (кажется, с пароходом 12-го иностран<ного> июня). Он сожалеет, что Вы ему изменили, но преклоняется пред законностью Вашей измены и от всей души также поздравляет. Представьте, он весною вторично ездил во Флоренцию ради приятелей, ассортимент которых был, конечно, другой, а именно Боборыкин, Соболевский и Чупров» (