Том 27. Письма 1900-1901 - [187]

). В письме от 16 ноября 1900 г. Членов снова обращался к Чехову с просьбой о свидании.

…если достаточно 120 тысяч, то телеграфируйте мне… В телеграмме от 13 января Членов писал: «Somme suffisante idée mérite votre nom envoyé lettre» («Сумма достаточна, идея заслуживает вашего имени. Письмо послано» — франц.). См. примечания к письму 3264^*.

3249. О. Л. КНИППЕР

7(20) января 1901 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 86–87.

Ответ на письмо О. Л. Книппер от 2 января 1901 г.; Книппер ответила 13 и 15 января (Переписка с Книппер, т. 1, стр. 258–262, 278–279 и 282–284).

…твое письмо с описанием вечера у Лужского. — В письме от 2 января содержится пространное описание вечера, проведенного у Лужского: «Вчера, милый мой, я отчаянно кутила и приехала домой — ужасайся — в 7-м ч<асу> утра! Вчера были именины Вас. Васил. Лужского и весь театр был у него. Мы играли „Одиноких“, а потом отправились туда гуртом. Пир был на славу <…> Приезжали к ним 2 партии ряженых <…> 2-я партия была очень интересна. Выдумка предводителя Общества искусства и литературы — Архипова. Он в рыжем парике и с длиннейшим носом, демонстрировал свой магазин кукол всевозможных пород. Сначала все куклы — человек сорок — прошлись маршем, потом показывались каждая в отдельности. Лакеи приносили, ставили, заводили, и куклы показывали свое искусство. Мы все смеялись без конца, так это было талантливо и интересно. Фурор произвела Снегурочка — „Манекен, за ненадобностью продававшийся в Худож. Общ. театре“, как заявил владелец куклы. Снегурочка от страха, что ее так затеряли в Москве, начала сразу говорить из всех 5-ти актов, и с очень ловким, метким обращением к Станиславскому. Это было очень забавно и остроумно <…> Когда разъехались посторонние, мы, „художественники“, забрались в отдельную темную, уютную библиотеку и пели цыганские песни, на гитаре отличался Борис Алексеев, его жена запевала, у нее милый голос. Потом сидели, болтали и разошлись в 7-м часу. Встала я в 11 1/2. Репетицию, конечно, отменили сегодня».

Ты спрашиваешь о судьбе письма… — В письме от 2 января Книппер недоумевала: «Меня поражает, что ты не получил 2-х вложенных писем, — в синем конверте и с 3-мя марками, спроси на почте. Не может же пропасть».

В «Вестнике Европы» только что прочел повесть Боборыкина «Однокурсники». — Повесть П. Д. Боборыкина печаталась в «Вестнике Европы», № 1–2 за 1901 г.

…в ней изображается Художеств<енный> театр и восхваляется М. П. Лилина. — В повести Боборыкина Художественный театр и Лилина, игравшая в «Чайке» Машу, не названы, но по содержанию можно понять, что речь идет именно о них. Герой повести Заплатин отправляется в театр: «В студенческой братии этот театр — самый любимый, и почти каждый вечер в кассе аншлаг: „Билеты все проданы“ <…> Добыл он себе билет на пьесу, которую читал больше двух лет назад, но не видал здесь. Она в Петербурге потерпела примерное крушение, а здесь вызвала овации в первый же спектакль и с тех пор не сходит с репертуара». О впечатлении Заплатина о самой пьесе в повести говорится: «Весь первый акт он сильно напрягал внимание. Но он не мог вполне отдаться тому, что происходило перед сценой и что говорила актриса о том ужасе, когда все живое погибнет и земля будет вращаться в небесных пространствах, как охолоделая глыба. Когда он читал пьесу, все это его не то что раздражало, а смущало». Первый акт не волновал героя повести «и не трогал его. И вдруг один женский возглас, полный слез и едкого сердечного горя, всколыхнул его <…> Со второго акта эта заеденная жизнью девушка, некрасивая, не очень молодая, пьющая водку и нюхающая табак — выступила вперед. Актриса — он видел ее в первый раз — заставила его забыть, что ведь это она „представляет“. Ее тон, мимика, говор, отдельные звуки, взгляды — все хватало за сердце и переносило в тяжелую, нескладную русскую жизнь средних людей. Ее только и было ему жаль, а не ту героиню с порывистой страстью полупсихопатки и к сцене, и к писателю — „эгожисту“ с его смакованьем самоанализа и скептическим безволием бабника <…> И общее впечатление беспощадной правды держалось неизменно при чередовании сцен, где так искренно и чутко было передано „настроение“. Но душа его просила все-таки чего-то иного. После бурной сцены между матерью и сыном им овладело еще большее недомогание. Хотелось вырваться из этого нестерпимо-правдивого воспроизведения жизни, где точно нет места ничему простому, светлому, никакому подъему духа, никакой неразбитой надежде <…> Погибни все они, эти нытики, поставленные автором в рамки своих картинок, — и он, Иван Заплатин, ни о ком не пожалеет, кроме вот той деревенской „девули“, пьющей водку, да и то, вероятно, оттого, что актриса так чудесно создала это — по-актерски выражаясь — „невыигрышное“ лицо <…> Чем объяснить такой успех, такое увлечение? Неужели молодые души жаждут картин, от которых веет распадом сил и всеобщим банкротством? Он не мог и не хотел с этим согласиться. Привлекали творчество, талант автора и небывалая чуткость сценического воспроизведения. Жизнь — какова бы она ни была — всегда ценна и дорога, если художник-писатель, художник-актер и художник-руководитель сцены — одинаково преданы культу неумолимой правды». Героиня повести также восторгается «Чайкой» и ее постановкой в Художественном театре («Вестник Европы», 1901, № 1, стр. 65–72, 89–92).