Том 27. Письма 1900-1901 - [148]

13 сентября 1900 г.

Печатается по тексту: Письма, т. VI, стр. 97–98, где опубликовано впервые, по автографу. Нынешнее местонахождение автографа неизвестно.

Ответ на письмо В. Ф. Комиссаржевской (без даты) 1900 г.; Комиссаржевская ответила недатированным письмом («Вера Федоровна Комиссаржевская. Письма актрисы. Воспоминания о ней. Материалы». Л. — М., 1964, стр. 90–91).

Я нездоров все эти дни… — На это Комиссаржевская отвечала: «Нет, Вы, наверное, все-таки не бережетесь, и это ужасно. Я не могла Вам ответить сейчас же, а теперь боюсь, что письмо мое уже Вас не застанет в Ялте, и я сто лет не буду ничего знать о Вас <…> Ужасно глупо звучит, когда говорят: берегите себя, но когда я Вам это говорю, то нет, и я говорю, а Вы… не послушались, конечно. Да?»

…пьеса будет не бенефисная… — Комиссаржевская в своем письме выражала надежду получить «Три сестры» к своему бенефису. «Бенефис мой назначен на январь, — писала она, — и потому я не теряю надежды поставить Вашу новую пьесу. Как я жду ее».

…распоряжусь, чтобы Вам выслали по полдюжине карточек. — См. примечания к письму 3127^*.

…вышлите мне Ваш портрет… — 27 сентября 1900 г. Комиссаржевская телеграфировала Чехову: «Завтра высылаю портрет…»

…писать Марии Ильиничне… — Зилоти.

…непременно побываю на ст. Избердее… — На этой станции находилось имение Зилоти «Знаменка». В письме, на которое отвечает Чехов, Комиссаржевская писала: «А хорошо, если бы мы с Вами были сейчас у Маши в деревне. Если бы Вы знали, какая там осень бывает! До изнеможения сил хороша!»

Вы пишете, что перебрались на новую квартиру… — Комиссаржевская отвечала: «Я сейчас же по получении Вашего письма написала Вам телеграмму, Антон Павлович, но по случаю переезда на новую квартиру в ней и в головах прислуги кавардак, и они забыли. Я только сегодня увидала, что написанная мной телеграмма лежит на письменном столе — ее и не думали отсылать».

1 октября ~ уеду за границу… — Чехов уехал за границу 11 декабря.

В Ялте сгорел театр. — В ночь на 10 сентября 1900 г. полностью сгорело здание городского театра, где весной были гастрольные спектакли Художественного театра. Пострадала гастролировавшая в Ялте опереточная труппа С. Н. Новикова («Крымский курьер», 1900, № 204, 12 сентября, хроника «Пожар городского театра»). М. К. Первухин вспоминал: «При Чехове как-то летом в одну ночь сгорел маленький, но сносный городской театр, в котором тогда подвизалась опереточная труппа известного южного антрепренера Новикова. Город получил страховую премию. И началась волокита — с вопросом о постройке нового театра. <…> Годы шли, а Ялта оставалась без хотя бы скромного театра. Это, по-видимому, очень огорчало Чехова. — Скучно! — признавался он. — Хоть плохой театр был, хоть не бог знает какие труппы играли, а все же без театра, как без близкого человека. Пустота какая-то в жизни образовалась! Белое место! — И вот, истомившись в Ялте, устав жить в „безвоздушном пространстве“, Чехов зачастую, не считаясь с интересами своего подорванного здоровья, уезжал в любимую им Москву. Уезжая, он казался словно помолодевшим, поздоровевшим. Приезжая — утомленный, скучный, мрачный» (М. К. Первухин. Из воспоминаний о Чехове. — Чехов в воспоминаниях, стр. 638). См. также примечания к письму 3145^*.

3144. О. Л. КНИППЕР

14 сентября 1900 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма к Книппер, стр. 65–66.

Ответ на письмо О. Л. Книппер от 10 сентября 1900 г.; Книппер ответила 19 сентября (Переписка с Книппер, т. 1, стр. 185–187 и 193–195).

…ты описываешь свое путешествие на Воробьевы горы… — О поездке на Воробьевы горы Книппер писала 10 сентября: «Собирались утром экспромтом. Погода теплая, мягкая, дышится легко, все кругом улыбается так задумчиво, ласково <…> До Новодевичьего монастыря мы доехали на конке, затем прошли версты две по огородам, пахло укропом и капустой, затем переехали Москву-реку и очутились на Воробьевке. Там не было ни души, к счастью, тишина необычайная, в воздухе тихо, тихо, ни один листок не трепетал, и мне хотелось быть одной, одной, или сидеть с тобой в этой осенней неге и молчать и чувствовать только природу вокруг. Ты бы понял все это. Я сейчас так живо переживаю с тобой это настроение. В лесу уже виднеются золотистые клены, березки, краснеющие осины; дубки еще зеленые стоят. Земля сырая, пахнет грибами, попадаются запоздалые любимые мои цветочки, в воздухе паутинки, ну, одним словом, такая красота везде, что не оторвалась бы. Солнце нежное, задумчивое, и на небе такая же мягкость в очертаниях облаков. Долго мы любовались златоглавой матушкой Москвой, подернутой дымкой; солнце как-то пятнами освещало ее. Люблю я этот вид с детства. Попили чайку на террасе, подурили, похохотали, побегали и пошли блуждать по лесу и по овражкам. Я с дядей Сашей были в лирическом настроении и собирали большие букеты из всевозможных осенних листьев, трав и цветов. Я привезла Маше большущий веник — ей понравилось. Обратно мы поехали на лодке до Дорогомиловского моста. Прямо жарко было на воде. Мы ехали и пели, а потом задумались. На берегах гуляли гуси, видели двух залетевших диких уток. Приехали домой радостные, оживленные, шумно обедали».