Том 23. Письма 1892-1894 - [6]

С почтением

А. Чехов.

12 марта

1892 г.

Ясинскому И. И., 12 марта 1892 >*

1138. И. И. ЯСИНСКОМУ

12 марта 1892 г. Мелихово.

12 марта.

Здравствуйте, Иероним Иеронимович! Сегодня я послал во «Всем<ирную> иллюстрацию» рассказ^* и таким образом, стало быть, сдержал обещание, которое Вы взяли у «Медведя» за обедом^*.

Две Ваши книжки (кроме третьей, полученной мною в Петербурге) уже украшают мою библиотеку^*; благодарю. Сердечно благодарю и за Ваш щедрый отзыв обо мне в «Труде»^*.

Теперь просьба. Если можно, скажите редакции «Всем<ирной> иллюстрации», чтобы мне выслали гонорар вперед. Так как в рассказе немножко больше полулиста, то я имею полное право попросить рублей сто. (За обедом у вас было поставлено так: 20 коп. за строчку.) Я бы не беспокоил Вас и, вообще говоря, авансов не люблю, но если бы Вы знали! Ах, если б Вы знали! Я купил себе имение. То есть не купил, а приобрел, так как заплатил только одну треть стоимости, остальные же две трети пошли в долг и будут погашены, вероятно, чрез посредство благодетельного аукциона. Меня теперь одолевают целые тучи плотников, столяров, печников, лошадей, алчущих овса, а у меня, как говорят хохлы, денег — чёрт ма! Крохи, оставшиеся после покупки, все до единой ушли в ту бездонную прорву, которая называется первым обзаведением. 70 верст от Москвы, 20–25 от Серпухова и 9 — от ст. Лопасни Моск<овско>-Курск<ой> дор<оги>. Это близко. Малороссия — тю-тю! Измена!

Мой адрес для простой корреспонденции: Ст. Лопасня Моск. — Курск. дор. Гонорар же пусть вышлют по такому адресу: Москва, Миусское училище близь Триумфальных ворот, Ивану Павловичу Чехову, для передачи мне.

Я уже совсем выбрался из Москвы. Живу на лоне природы и ем по шести раз в день. Встаю в 5, ложусь в 10–11. Если бы не каторжная мысль, что для посева мне нужно купить овса больше чем на 100 руб. (клеверу я уже купил на 100), то жилось бы мне сносно.

Простите, что я беспокою Вас поручением. Если Вы найдете его неудобным, то пренебрегите им.

Желаю Вам всего хорошего.

Ваш А. Чехов.

Как здоровье Бибикова?^*

Ежову Н. М., 15 марта 1892 >*

1139. Н. М. ЕЖОВУ

15 марта 1892 г. Мелихово.

15 марта.

Господа и госпожи из «Сев<ерного> вестника» поступили с Вами очень некрасиво^*. Черти поганые! Не работайте больше у этих облезлых философов, и я тоже работать не буду^*. По одному тому, как они обошлись с Вами, с новым сотрудником, можно судить, что журнал их пропадет и никакого толку из него не выйдет.

Вашим успехам в петербургском свете очень рад^*. Если бы Вы спросили моего совета, то я рекомендовал бы остановиться на «Петерб<ургской> газете». За что Вы и Александр Семенович бросили ее? Посердились — и будет^*. Я ничего не имею и против «Петерб<ургского> листка», но, по-моему, положение беллетриста в «Петерб<ургской> газете» гораздо определенней, уже по одному тому, что беллетристику «Газеты» читают.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Суворину А. С., 17 марта 1892 >*

1140. А. С. СУВОРИНУ

17 марта 1892 г. Москва.

17 март.

Сегодня Алексея, человека божия. Поздравляю Вас с ангелом.

О скандале в Вашем доме узнал из газет^*. Какая досадная неприятность! Это убыток тягучий, длительный; он будет изводить Вас лет 20, так как публика лет 20 будет помнить об обвале. Это, конечно, сущие пустяки, ибо не единым домом сыт будет человек, но как жаль, что Вы теперь в Петербурге и должны входить во все эти подрядчески-скучные дрязги, которые чужды Вам и не нужны. Ах, голубчик, если бы Вы могли взять отпуск! Жить в деревне неудобно, началась несносная распутица, но в природе происходит нечто изумительное, трогательное, что окупает своею поэзией и новизною все неудобства жизни. Каждый день сюрпризы один лучше другого. Прилетели скворцы, везде журчит вода, на проталинах уже зеленеет трава. День тянется, как вечность. Живешь, как в Австралии, где-то на краю света; настроение покойное, созерцательное и животное в том смысле, что не жалеешь о вчерашнем и не ждешь завтрашнего. Отсюда издали люди кажутся очень хорошими, и это естественно, потому что, уходя в деревню, мы прячемся не от людей, а от своего самолюбия, которое в городе около людей бывает несправедливо и работает не в меру. Глядя на весну, мне ужасно хочется, чтобы на том свете был рай. Одним словом, минутами мне бывает так хорошо, что я суеверно осаживаю себя и вспоминаю о своих кредиторах, которые когда-нибудь выгонят меня из моей благоприобретенной Австралии. И поделом!

Художник, продавший мне Мелихово^*, покупает дачу в Феодосии.

Получил письмо от Жана Щеглова, где он, говоря о Рачинском, восторженно восклицает: «Богатыри не мы!»^* Я ответил ему на это, что Рачинского, как идейного и хорошего человека, я уважаю и люблю, но что детей своих я в школу к нему не отдал бы. Рачинского я понимаю, души же детей, которые учатся у него, мне не понятны, как потемки. Когда в детстве мне давали религиозное воспитание и я читал на клиросе и пел в хоре, все умилялись, глядя на меня, я же чувствовал себя маленьким каторжником, а теперь у меня нет религии. Вообще в так называемом религиозном воспитании не обходится дело без ширмочки, которая не доступна оку постороннего. За ширмочкой истязуют, а по сю сторону ее улыбаются и умиляются. Недаром из семинарий и духовных училищ вышло столько атеистов. Мне кажется, что Рачинский видит у себя только казовую сторону, но понятия не имеет о том, что делается во время спевок и церковнославянских упражнений.