Том 21. Приключения Мишеля Гартмана. Часть I - [66]

— Вы правы, вы всегда правы, батюшка. Однако, позвольте мне повторить вам, я также не ошибаюсь. Вы честны, великодушны во всем, вы не можете подозревать такого унижения нравственного уровня. Это должно быть так; как мы, французы, можем это понять? Мы слывем тщеславными, легкомысленными, но у нас есть в глубине сердца чувство, тотчас выводящее нас на хороший путь, если неравно мы с него сойдем. Это чувство собственной и национальной чести. Будучи сами добросовестны, мы не допускаем недобросовестности в наших врагах, и это большое несчастье для нас, батюшка, потому что мы всегда будем обмануты нашим чувством и нашим сердцем. Как в былое время, Франция и теперь еще довольно богата, чтобы заплатить за свою славу. Победив неприятеля, мы протягиваем ему руку и он становится самым дорогим нашим другом. Если, чего я надеюсь, Господь не допустит, нам угрожает новое сражение при Навии, мы останемся велики в поражении, и если изнеможем в приготовляющейся борьбе, мы можем все потерять, но честь сохраним.

— Мы еще до этого не дошли, сын мой.

— И надеюсь, не дойдем никогда, но надо предвидеть все. Позвольте мне оставить вас с этой радостью в сердце, что сказанное мною заставит вас остерегаться человека, который, как я внутренне убежден, обманывал вас до сих пор и более ничего как негодяй и лицемер.

— Хорошо, сын мой, ничем нельзя пренебрегать в настоящую минуту. Осторожность первая добродетель, которую мы должны иметь. Уезжай спокойно, я буду осторожен.

— Вы обещаете мне это, батюшка?

— Даю тебе слово; будь убежден, что как ни хитер этот человек, я его принужу, если он обманул меня, снять свою маску.

— Благодарю, о! Благодарю, батюшка! Это обещание возвращает мне все мое мужество; несмотря на горесть разлуки с вами, я почти счастлив теперь.

Дверь отворилась. Вошла госпожа Гартман с дочерью. Она подошла к мужу и, опираясь о спинку его кресла, сказала:

— Прошу извинения, господа, что прерываю ваш серьезный разговор, но уже половина одиннадцатого и пора ложиться спать.

— Действительно, я немножко устал, — отвечал Гартман, — и, кажется, нынешнюю ночь я усну.

— А я, — сказал Люсьен, переглянувшись с отцом, — прошу позволения бежать.

— Как бежать? — вскричала госпожа Гартман. — Разве ты не ляжешь спать, сын мой?

— Нет, матушка, по крайней мере теперь. Я должен быть в Альтенгейме в полночь; батюшка дал мне важное поручение, которое я обязан исполнить.

— Да, и я полагаюсь на тебя, что оно будет исполнено хорошо.

— Но ты вернешься завтра? — спросила госпожа Гартман.

— Не смею обещать. Может быть, я буду принужден остаться несколько дней в Альтенгейме. Не так ли, батюшка?

— Конечно, наши работники устраивают теперь отряд. Ты понимаешь, милая моя, что Люсьен должен остаться в Альтенгейме несколько дней, а то наши добрые работники наделают промахов; но будь спокойна, он вернется так скоро, как только может.

— О! Это я обещаю вам, как только сделаюсь свободен, прискачу сюда.

— Ты нас обманываешь, Люсьен, — сказала ему сестра, наклонившись к его уху, — и ты также едешь, ты оставляешь нас.

— Полно, любопытница! Тебе хотелось бы знать, для чего я еду в Альтенгейм, но я тебе не скажу; это будет тебе наказанием. В особенности, не сообщай своих подозрений нашей матери, ты ее огорчишь.

— За кого ты принимаешь меня? Разве я ребенок? Я только хочу знать правду.

— Ну, да, я еду, это необходимо, но умоляю тебя, не говори ни слова, сестрица.

— Хорошо, хорошо; вы увидите, милостивый государь, как женщина умеет хранить тайну.

— Да, — сказал Люсьен, смеясь, — когда для нее это удобно или выгодно.

Молодая девушка мило погрозила ему пальцем.

— Ты мне поплатишься за эти слова, злой! — сказала она.

Люсьен встал и почтительно поклонился Гартману.

— Батюшка, я еду исполнить ваше поручение, — сказал он.

— Поезжай, сын мой, — отвечал старик, раскрывая ему объятия, — поезжай и увези с собой благословение твоего отца; его молитвы последуют за тобою, — прибавил он, прижимая его к сердцу.

Молодой человек подошел к матери.

— Прощайте, матушка, — сказал он, целуя ее, — да пошлет вам Господь спокойную ночь!

— Прощай, сын мой!

— Не говорите прощай, а до свиданья, матушка, потому что я скоро вернусь.

— Да, до свидания, мой возлюбленный Люсьен, — сказала госпожа Гартман, удерживая свои слезы, — но теперь когда расстаешься, не знаешь, увидишься ли когда-нибудь.

— Полно! Полно! — вскричал Гартман, с притворной веселостью. — Не к чему приходить в уныние, черт побери! Люсьен едет не на войну.

— Возвращайся скорее, — сказала молодая девушка, — ты видишь, в каком состоянии мама, — прибавила она шепотом, целуя брата.

— Постараюсь. Но ведь ты остаешься утешать ее. Теперь у наших родителей осталась ты одна, бедная сестра!

— Исполняй твою обязанность, брат, а я сумею исполнить свою.

Люсьен пожал руку сестре, простился в последний раз с родителями, потом вышел из дома и направился большими шагами к железной дороге.

Половина одиннадцатого пробило на соборных часах, когда он садился в вагон.

Глава X КАК И ПОЧЕМУ АЛЬТЕНГЕЙМСКИЕ ВОЛЬНЫЕ СТРЕЛКИ ПОЗНАКОМИЛИСЬ С УЛАНАМИ

Цепь Вогезов, самые высокие вершины которых достигают посредственной высоты, представляет глазам туристов самые живописные виды и повсюду принимает грандиозные и поразительные размеры.