Том 21. Приключения Мишеля Гартмана. Часть I - [157]

Кучер повиновался.

— Теперь отвинтите дышло.

Кучер бросил на баронессу отчаянный взгляд. Дышло в двух местах было обтянуто колеей. Кучер, принужденный повиноваться, а главное заметивший, что Мишель небрежно гладил дуло револьвера, заткнутого за пояс, ухватился, как говорится, обеими руками и развинтил дышло, разделившееся почти на две ровные части. Перелом был совершенно скрыт кожей, обтягивавшей его.

Дышло, довольно толстое, было пусто в той части, которая приспособлялась к карете.

Люсьен велел отнять этот кусок и длинный футляр из жести упал на землю.

— Вот что я обязалась вручить вам, господа, — сказала баронесса, подавая футляр Мишелю.

Тот взял и поклонился, потом наклонился к Люсьену и сказал ему шепотом несколько слов.

Молодой человек сделал знак согласия и удалился бегом.

— Гребен, — сказала баронесса, — привинтите дышло на место.

Кучер повиновался. В ту же минуту Люсьен вернулся на двор в сопровождении Петруса. Два вольных стрелка шли позади.

— Баронесса, — сказал Мишель, — вы честно сдержали обещание, данное нам, и я благодарю вас.

— Не совсем еще, — возразила она, улыбаясь и подавая Мишелю маленький ключ странного фасона. — Возьмите этот ключ; он отопрет футляр, который я отдала вам. Вы найдете там все документы, о которых я говорила вам.

— Еще раз благодарю, баронесса. Сержант Петрус!

— Что прикажете, капитан? — ответил студент, поднося руку к шляпе.

— Схватите этого негодяя, — продолжал Мишель, указывая на кучера. — Велите его покрепче связать. Вы отвечаете мне за него.

— Отвечаю, капитан.

Приказание было исполнено в несколько секунд.

— Что это значит? — вскричала баронесса.

— Позвольте; тут ничего не должно вас пугать, напротив. У этого негодяя изменническое лицо, которое не внушает мне никакого доверия. Для меня очевидно, что если вы оставите его у себя, то он на первом прусском мосту донесет на вас. Следовательно, я велел его арестовать собственно для вашей пользы. Но успокойтесь, с ним не случится ничего неприятного. Он останется пленником до конца войны и больше ничего.

— Вы обещаете мне это?

— Клянусь вам, баронесса.

Петрус, вольные стрелки и кучер ушли. Мишель позвал трактирщика, который пришел в сопровождении лакея баронессы фон Штейнфельд. Занимаясь чемоданами своей госпожи, которые он раскрыл на случай, не нужно ли ей чего-нибудь, и опять запер, лакей не знал ничего о случившемся.

— Вильгельм, — сказала баронесса, — вы умеете править?

— Умею.

— Хорошо; править будете вы. Велите заложить; я еду сию минуту.

— Я почтительнейше замечу вам, что Гребен…

— Гребен уже не служит у меня. Он арестован. Поторопитесь, я спешу.

— А я-то? — прошептал камердинер с испуганным видом.

Он поспешил запрячь лошадей, с помощью трактирщика, который, без сомнения, опасаясь для себя участи несчастного кучера, высказал величайшее усердие, чтобы заслужить благосклонность вольных стрелков.

Десять минут спустя карета была заложена и баронесса готова ехать.

Мишель любезно предложил ей руку, чтобы помочь сесть в карету. Баронесса фон Штейнфельд задержала на минуту эту руку в своей руке; она сказала со сдерживаемым волнением:

— Господин Мишель Гартман, я обязана вам жизнью и никогда не забуду этого. Я знаю многое о ваших родных, многое чрезвычайно интересное для вас. У меня нет времени объясниться яснее. Мы увидимся, господин Мишель Гартман. Мы увидимся, может быть, гораздо скорее, чем вы предполагаете. И тогда я надеюсь доказать вам мою признательность.

— Милостивая государыня! — вскричал молодой человек. — Говорите ради Бога! Что хотите вы сказать?

— Я не могу сделать этого теперь, но положитесь на меня. До свидания, господин Мишель Гартман; да благословит вас Бог! Вы возвратили мать сыну. Вильгельм, в Нанси!

Мишель остался на своем месте неподвижен и как бы поражен оцепенением. Он следил диким взором за каретой, увозившей ту, которая могла бы сообщить ему драгоценные сведения об особах, драгоценных для него.

Глава XXIX ВОГЕЗСКИЕ АНАБАПТИСТЫ

Мы оставим на время альтенгеймских вольных стрелков, с которыми, впрочем, опять скоро сойдемся, и воротимся к тем важным действующим лицам в этой истории, которыми мы пренебрегали слишком долго. Однако, вместо того, чтобы оставить Вогезы, мы, напротив, глубже проникаем в их непроходимые ущелья и подробнее знакомим читателя с этой страной, столь живописной и столь поэтичной, а между тем еще неизвестной, несмотря на события, происходившие в ней во время страшной войны, перенесенной нами.

По мере того, как поднимаешься по извилистым тропинкам гор, чувствуешь, что температура изменяется, а растительность постепенно преобразовывается; на известной высоте растительность становится блеклою; сначала ветви буков и сосен покрываются сплошным мхом, который скоро покрывает все дерево как бы мрачным плащом, потом несколько выше высота деревьев уменьшается и, наконец, сосны совершенно исчезают, а буки составляют только тощие кусты; один можжевельник показывает упорную настойчивость и отчаянно борется с температурой вершин; там, где жалко изнемогают гиганты леса, можжевельник горделиво выставляет свой беловатый золотушный и растрескавшийся стебель, свою мрачную и широкую зелень; видишь издали на высоких вершинах, как он дрожит от печального и однообразного ветра, ледяное дуновение которого как будто обозначает своим движением.