Том 20. Фланкер. Новая Бразилия - [48]

— До восхода солнца осталось еще два часа, — сказал он им, — не угодно ли будет вам войти в мою палатку?

Они оба поклонились.

Перед входом в палатку дон Мигель приказал опустить носилки и с помощью охотника вошел внутрь вместе с доном Мариано.

Изнутри палатка была очень просто убрана: в одном ее углу стоял герметически закрытый паланкин, в противоположном углу была навалена куча мехов, предназначенная, очевидно, для постели; четыре-пять бизоньих черепов заменяли стулья.

Дон Мигель опустился на меха, предложив своим спутникам занять места на черепах. Когда они уселись, дон Мигель начал.

— Кабальерос, — сказал он, — все происшедшее в эту ночь требует подробного объяснения ввиду возможной путаницы, проистекающей из приключений, в которых, надеюсь, мы вынуждены будем скоро принять участие. Все, что я скажу, касается исключительно вас и интересно только для вас, дон Мариано, потому именно к вам я и обращаюсь. Верному Прицелу уже известно почти все то, что я имею вам передать, прошу же я его присутствовать здесь, во-первых, по причине нашей старой дружбы, во-вторых, потому, что его советы могут быть нам очень полезны в дальнейших наших решениях.

— Не припомните ли вы, сеньор дон Мариано, — промолвил охотник, — как, отправляясь за доном Мигелем, я вам сказал, что вы не знаете самого главного из всей этой истории.

— Да, припоминаю, хотя в ту минуту я не обратил на это особенного внимания.

— Если не ошибаюсь, дон Мигель желает посвятить вас в эти ужасные злоумышления.

Потом в раздумье он прибавил:

— И он должен был бы присутствовать здесь, ему тоже необходимо знать всю истину; но по возвращении в лагерь я его не видел.

— О ком вы говорите?

— О Вольной Пуле, которого я отправил с вами.

— Действительно, он ехал со мной, но, подъезжая к лагерю, остановил меня, думая, вероятно, что мне не нужно его дальнейшее покровительство.

— Не сказал ли он вам о своих намерениях?

— Нет, он мне ничего не сказал, — ответил дон Мариано с некоторым колебанием, — я думал, что он возвратился к вам, и тоже удивляюсь его отсутствию.

— Странно! — проговорил охотник, незаметно сжав брови. — Впрочем, он не замедлит возвратиться, и тогда мы узнаем, где он был, — добавил он.

— Як вашим услугам, дон Мигель, и внимательно слушаю вас, — заметил дон Мариано, стараясь отклонить дальнейший разговор об охотнике.

— Прежде всего потрудитесь назвать меня моим настоящим именем, дон Мариано, — ответил молодой человек. — Имя это, быть может, внушит вам некоторое доверие ко мне. Я — ни дон Торрибио Карвахал, ни дон Мигель Ортега; меня зовут дон Лео де Торрес.

— Лео де Торрес! — воскликнул дон Мариано с изумлением. — Сын моего лучшего друга?!

— Это я, — просто ответил молодой человек.

— Но это невозможно! Басилио де Торрес убит со всем своим семейством индейцами-апачами на своей ферме, взятой приступом, двадцать лет тому назад.

— Я сын дона Басилио де Торреса. Вглядитесь в меня, дон Мариано, разве черты моего лица никого вам не напоминают? Кроме того, в моих руках есть документы, подтверждающие мою личность.

— Каким же образом, с того самого ужасного события, сделавшего вас сиротой, 'я ни слова не слышал о вас, я, лучший друг, почти брат вашего отца?! Я был бы так счастлив, заменив вам его!

— Благодарю вас, дон Мариано, за дружбу, выказываемую мне, — верьте, что я достоин ее; но прошу вас позволить сохранить в душе тайну моего молчания; когда-нибудь, надеюсь, мне дозволено будет говорить, тогда я все вам открою, — проговорил дон Лео, которого теперь мы станем называть его настоящим именем.

— Действуйте по своему усмотрению, — сказал дон Мариано с глубоким чувством, — помните только, что во мне вы нашли потерянного отца.

Молодой человек едва сдерживал сильное волнение, овладевшее им; на глаза его навернулись слезы. Наступило продолжительное молчание. Наконец дон Лео начал:

— Известные причины, о которых бесполезно здесь упоминать, привели меня несколько месяцев тому назад в Мехико. Вследствие этих причин я вел жизнь очень странную, посещал людей самого низшего сословия. Не думайте, что я вмешивался в преступные дела — нет, я, как и большая часть наших соотечественников, занимался некоторого рода контрабандной торговлей… Одно из мест, посещаемых мною чаще всего, была Пласа-Майор; ходил я туда к старику-писцу пятидесяти лет, ростовщику, который под почтенной наружностью скрывал гнусную душу и черное сердце. Этот негодяй благодаря своему ремеслу знал тайны множества семейств. Однажды, когда я случайно сидел у него, вошла молодая девушка, прекрасная собой; она сильно дрожала, входя в лачугу негодяя. Ростовщик с самой услужливой улыбкой спросил, чем может служить ей; она робко огляделась и заметила меня. Не знаю почему, но я почуял тайну и, положив руки на стол, а на них голову, притворился спящим. «А тот человек?» — спросила она, указав на меня. — «О! — ответил писец. — Он пьян и спит». Девушка как будто колебалась. Наконец она решилась и подала писцу тонкую бумажку, проговорив: «Перепишите это, я дам вам две унции золота». Старый негодяй схватил бумагу и пробежал ее глазами. «Но это написано не по-кастильски», — заметил он. — «Это по-французски, — ответила девушка, — но вам-то что до этого?» — «Мне — решительно ничего». Старик приготовил бумагу, перья и переписал записку без дальнейших замечаний. Когда он кончил, девушка сравнила обе записки, просияла от радости, разорвала оригинал, сложила копию письмом и продиктовала сокращенный адрес; после этого она взяла письмо, спрятала его в свой корсаж и вышла, заплатив условленную плату, которую писец схватил с жадностью. Едва девушка скрылась, я поднял голову, но писец сделал мне знак оставаться в том же положении: он услышал, что кто-то поворачивает ключ в замке двери его лачуги. Я повиновался и лишь только успел снова навалиться на стол, как тотчас же появился человек, который, видимо, не желал быть узнанным: он тщательно кутался в широкий плащ, поля его шляпы спускались на самые глаза. Входя, он выразил неудовольствие. «Кто это?» — спросил он, указывая на меня. — «Бродяга; напился и спит». — «Молодая девушка отсюда вышла?» — «Может быть», — ответил писец. — «Без двусмысленных фраз, негодяй, — ответил незнакомец надменно. — Я тебя знаю и плачу тебе, — добавил он, бросая на стол тяжелый кошелек. — Девушка вышла отсюда?» — переспросил он. — «Да». — «О чем она просила?» — «Переписать записку на французском языке». — «Покажи мне эту записку». — «Она сложила ее письмом, написала адрес и взяла с собой». — «Я знаю это, но знаю также, что и, ты не глуп и оставил у себя копию с ее записки; это-то мне и нужно». Не знаю почему, но голос этого незнакомца невольно поразил меня; он стоял, повернувшись ко мне спиной, я воспользовался этим и сделал старику знак, понятый им. «Я не догадался сделать это», — ответил он. При этом он скорчил такую глупую рожу, что незнакомец поверил ему и только выразил досаду. «Она придет еще?» — «Не знаю». — «Я это знаю. Каждый раз по ее приходу ты будешь сохранять копию со всего, что она даст тебе переписать. Сюда же станут приходить и ответы на эти письма; ты будешь показывать их мне, прежде чем передашь по назначению… До завтра — и не будь так глуп, как сегодня, если хочешь, чтобы я позаботился о твоем благосостоянии». Писец скорчил улыбку. Незнакомец повернулся, чтобы идти; при этом движении пола его одежды зацепилась за стол, плащ соскользнул с лица, и я увидел его: это был ваш брат дон Эстебан. С глухим проклятием он снова закутался в свой плащ и вышел. Лишь только дверь за ним затворилась, я вскочил, запер ее на задвижку и встал перед писцом. «Кому-нибудь одному!» — сказал я ему. Он с ужасом отступил, сжимая в руках полученный кошелек, думая, что я хочу отнять его золото. «Я бедный старик», — взмолился он. — «Где копия, которую ты не дал этому человеку?» — спросил я строго. Он склонился над своей конторкой и подал мне копию, не говоря ни слова. Содрогаясь, я прочел ее и все понял. «Слушай, — сказал я ему, протягивая унцию золота, — каждый раз ты будешь показывать мне ее письма. Можешь показывать их также и этому господину, но только запомни хорошенько: ни один ответ, который, вероятно, будет им написан, не должен быть передан молодой девушке прежде, чем я его прочитаю; я не так богат, как этот незнакомец, но все же прилично заплачу тебе, ты меня знаешь. И еще одно слово: если ты изменишь мне, я убью тебя как собаку!» Я ушел и слышал, затворяя за собой дверь, как старик проговорил вполголоса: «Пресвятая Дева! В какую переделку я попал…» Теперь я открою вам ключ к этой тайне: молодая девушка, которую я встретил у писца, была послушница из монастыря Бернардинок, где находилась ваша дочь; донья Лаура, не зная, кому довериться, попросила ее известить дона Франсиско де Паоло Серрано…