Том 2. Валтасар. Таис. Харчевня Королевы Гусиные Лапы. Суждения господина Жерома Куаньяра. Перламутровый ларец - [262]

И Пафнутий им сказал:

— Повремените еще немного, посланцы неба, и я прогоню бесов, которые мешают вашему благословенному приближению к усопшей.

Когда он открыл глаза, смертное ложе уже исчезло и амфитеатр был погружен в сумрак. Он встал и поспешил к Таис.

Второй отрывок входил в рассказ о детстве Таис. Этот эпизод навеян Апулеем; мы видим тут жрецов Благой Богини, которые бродили по городам и селам и на которых в XIV и XV веках были очень похожи монахи, разносчики реликвий.

Однажды, когда Таис шел одиннадцатый год, она сидела возле родительского дома, под смоковницей, широко раскинувшей свои ветви, похожие на небольших черных змей. Заметив, что вокруг никого нет, она вынула из кармана украденное яблоко. Она кусала румяный плод и обдумывала новые уловки, чтобы еще полакомиться и побездельничать, и вдруг увидела вдали в поле старика, походившего по одежде и на мима и на жреца. Он приближался к ней и вел за повод ослика, покрытого длинной попоной, со сверкающим идолом на спине. За стариком шли юноши в белых одеждах и золотых митрах, с мечами, флейтами, тамбуринами и цимбалами в руках. Старик этот был из числа тех, что возят из города в город сирийскую богиню и руководят исступленным хороводом в честь Матери богов. Старик привязал ослика к дереву и вместе с сопровождающими его юношами вошел в кабачок. Таис в изумлении замерла перед богиней, восседавшей на троне и облаченной в пурпурную с золотом тунику, с диадемой на челе, с развевающимися волосами, раскрашенной и смотревшей на нее голубыми глазами. Девочка восторженно любовалась богиней, напоминавшей собою куклу. Мухи облепили раны осла и сосали из них кровь; он поминутно подергивался от укусов, и тогда идол вздрагивал и казался живым. Вдруг животное повернуло к девочке свою некрасивую, нежную морду и обратило на нее прекрасный терпеливый взор, говоривший о беспрестанных муках и примиренности. Когда Таис увидела его, к горлу ее подступили слезы. Впервые после смерти Ахмеса ей встретился ласковый взгляд.

Тем временем спутники Матери богов жадно ели и пили, и из темного кабачка, вместе с запахом жаркого, доносились непристойные шутки и разнузданный, пьяный хохот.

Они пили, ссорились, потом уснули и проспали самое жаркое время дня, а в час, когда улицы становятся особенно многолюдными, они вместе с осликом и богиней вышли на городскую площадь и стали приманивать народ, играя на флейтах. Вокруг них собрались любопытные, среди которых была и Таис. Когда народу набралось побольше, бродячие жрецы стали плясать.

Под звуки пронзительной и однообразной музыки они бросались из стороны в сторону, как бы в бреду. Вскоре они побросали митры на землю, и движения их участились. Запрокинув голову, изогнув шею, они били в цимбалы. Танцующие, словно припадочные, высовывали язык и покусывали его. Они размахивали мечами, наносили себе длинные раны на руках и на ногах. Звук инструментов все усиливается, и ритм все ускоряется, мешаясь с диким воем. Кровь брызжет и струится, и теперь уже виден только вихрь безобразных красных фигур, кружащихся на обагренной земле.

Обступившие беснующихся рабы, матросы и рыбаки рукоплещут. В этом кровавом месиве им чудятся жрецы-акробаты, возрождающие нечистые жертвоприношения Атиса и корибантов; они испускают вопли ужаса и восторга. Но неистовство жрецов постепенно ослабевает и замирает. Они останавливаются. И один из них, весь окровавленный, с деревянной чашей в руке, начинает собирать подаяние для братьев, во имя Матери богов. Он обходит собравшихся и получает оболы, драхмы, винные ягоды, сыр, вино. Растерянная, дрожащая Таис, чувствуя себя во власти какого-то неведомого бога, провожает жреца глазами по всему кругу. Когда он приближается к ней, она вдыхает запах пота и теплой крови. А когда рука, исполосованная зияющими ранами, протягивается к ней, она срывает с шеи голубой амулетик и бросает его в чашу.

С этого дня в глубине ее души навсегда запечатлелось чувство ужаса. Все божественное стало казаться ей жутким и в то же время бесконечно сладостным, ибо с ним связывались воспоминания об Ахмесе и о Благой Богине.

В ее невежественной душе сочеталась вера распятого раба и культ фригийцев. Она мечтала общаться с небесными существами, а случалось и так, что ей хотелось умереть. Но в повседневной жизни она была по-прежнему ленива, чувственна и чревоугодлива.

Отрывок из романа «Харчевня королевы Гусиные Лапы», не включенный Анатолем Франсом в окончательный текст

В один прекрасный день, когда я находился в вышеуказанном состоянии духа, ко мне в лавку зашла дама, которая, уже утратив молодость, еще не утратила прелести форм, и каждый по ее головному убору, в точности воспроизводившему знаменитый чепец г-жи де Ментенон, сразу признал бы в ней святошу. И впрямь незнакомка потребовала книги духовного содержания и, выбрав одну, попросила меня самолично доставить ей покупку на дом, что я и не преминул сделать. Дама приняла меня в своей спальне, сидя на софе в щегольском, но достаточно откровенном утреннем туалете.

Я не замедлил разгадать ее намерения, пощадив тем самым стыдливость незнакомки, которой не пришлось намекать мне дважды, и учинил насилие, всю деликатность какового она, надеюсь, оценила. Будучи мне признательной, она наградила меня такой исступленной и вместе с тем такой изящно-утонченной страстью, о какой не могла дать мне представления даже сама Иахиль.