Том 2. Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции. Сказки - [28]

В это мгновение балконная дверь дома, мимо которого он проходил, распахнулась, и желтый свет заструился сквозь тонкие легкие занавески. Красивая молодая женщина вышла на балкон и оперлась на перила.

— Дождь идет, наступает весна, — сказала женщина.

При звуке ее голоса мальчик чуть не заплакал — такое безотчетное волнение охватило его. Впервые он почувствовал сожаление, что сам изгнал себя из мира людей.

Вскоре он оказался около торговой лавки. Перед ней стояла красная сеялка. Нильс долго смотрел на нее, потом влез на козлы, защелкал языком, воображая, будто правит лошадьми. Как весело было бы прокатиться на такой ладной машине по полю! На миг он даже забыл, кто он теперь, но вспомнив, быстро соскочил с сеялки. «Немало теряет тот, кто обречен жить среди птиц и зверей», — с грустью думал охваченный беспокойством мальчик.

Проходя мимо почтовой конторы, он вспомнил о газетах, которые каждый день приносят вести со всех концов света. Аптека и жилище лекаря навели его на мысль о могуществе людей — ведь они могут бороться с болезнью и смертью… И чем дальше он шел, тем большим уважением проникался к людям.

Как и все дети, Нильс Хольгерссон не отличался предусмотрительностью. Подавай ему то, что захочется, — и все тут. А какой это будет куплено ценой, ему безразлично. Только сейчас он начал в полной мере понимать, как много утратил, решившись остаться домовым. Испуг охватил его: неужели ему не суждено снова сделаться человеком? И что нужно для того, чтобы опять стать обыкновенным мальчиком? Дорого дал бы он за добрый совет.

Нильс влез на крыльцо чужого дома и долго сидел в раздумье под проливным дождем. Он сидел час, сидел два и все думал, думал — аж голова у него пошла кругом. Но ничего дельного придумать не мог. В чем его спасение — он не знал.

«Слишком трудная эта задача для такого неуча, как я, — решил мальчик. — Все равно придется идти к ученым людям, они найдут средство от моей беды. Спрошу-ка я пастора, либо лекаря, либо школьного учителя».

Нильс решительно встал, передернув плечами от холода. Он насквозь промок, словно окунувшаяся в лужу собачонка.

И тут вдруг мальчик увидел большую сову, опустившуюся на ближайшее дерево. Из-под стропил ее приветствовала другая сова-неясыть.

— Ух-ух! Ух-ух! Чи-витт! Чи-витт! Наконец-то ты снова дома, сова болотная. Каково тебе жилось за морем? — заухала она.

— Спасибо тебе, сова лесная! Жилось мне неплохо. Что новенького случилось здесь за это время?

— У нас в Блекинге ничего особенного. А вот в Сконе одного мальчишку заколдовали и превратили в домового, да такого малюсенького! Ну что твой бельчонок! И он полетел в Лапландию на спине домашнего гуся.

— Удивительная новость, поразительная новость! И ему никогда не стать снова человеком? Никогда не стать снова человеком?

— Это тайна, сова болотная, это тайна, но тебе я ее открою! Домовой сказал, что если мальчик будет днем и ночью оберегать домашнего гусака и тот вернется домой цел и невредим, то…

— И что тогда, скажи? Что тогда? Что тогда?

— Полетим на колокольню, сова болотная, и ты все узнаешь! Как бы не подслушал кто на улице!

Едва совы скрылись, Нильс радостно подбросил свой колпачок в воздух.

— Если я буду днем и ночью оберегать домашнего гусака и тот вернется домой цел и невредим, я снова стану человеком! Ур-ра! Ур-ра! Я снова стану человеком!

Нильс громко кричал «ура», и просто удивительно, как его никто не услышал: в селении по-прежнему царила тишина. Со всех ног он пустился обратно на сырое болото, к диким гусям.

VII КРЫЛЬЦО С ТРЕМЯ СТУПЕНЬКАМИ

Четверг, 31 марта

На следующий день гусям предстоял перелет через уезд Альбу в провинции Смоланд. Но вернувшиеся из разведки Юкси и Какси сообщили, что воды там еще покрыты льдом, а вся земля — снегом.

— Га-га-га! Останемся здесь! — загоготали дикие гуси. — Мы не можем лететь через страну, где нет ни воды, ни травы!

— Останься мы здесь, неизвестно, сколько придется дожидаться тепла, может быть, целый месяц, — возразила Акка. — Полетим-ка лучше на восток, через Блекинге, авось удастся перебраться оттуда в Смоланд через уезд Мёре. Мёре совсем близко от побережья, там рано наступает весна.

И вот стая уже летит над Блекинге. При свете дня Нильс снова повеселел. Вчерашних страхов как не бывало, и он не мог понять, что это на него нашло. Теперь он, ясное дело, и не думал отказываться от путешествия с гусями и от жизни на безлюдных диких пустошах.

Тяжелая дождевая завеса обволокла Блекинге, и мальчик не мог разглядеть, какова она, эта провинция. «Хороша ли, плоха ли земля, над которой я пролетаю?» — гадал он, пытаясь припомнить, чему его учили в школе. Хотя что ему было припоминать? Ведь он не имел обыкновения готовиться к урокам. Не учил он и про Блекинге.

И вдруг мальчику явственно представилась его школа. Ученики сидят за маленькими партами и поднимают руки, учитель — лицо-то какое недовольное — на кафедре. А сам он, Нильс, стоит у географической карты и должен отвечать на какие-то вопросы о Блекинге. Время идет, а он молчит. Лицо учителя мрачнеет. Он хотел бы почему-то, чтоб ученики знали географию лучше всех других предметов. Вот учитель сходит с кафедры, берет у Нильса указку и отсылает его на место. Нильс как сейчас помнит, что он тогда подумал: «Мне это даром не пройдет».