Том 2. Стихотворения (Маленькие поэмы) - [47]

Пятками с облаков свесюсь (sic!),

Прокопытю души, как лось,

и готовы верить ему, когда он говорит:

Грозовой расплескались вьюгою

От плечей моих восемь крыл.

<…> Обращаясь к старому миру, олицетворенному в виде Америки, технически мощной, но слабой своею бездушностью и безверием, поэт еще раз ставит русскую тему о примате религиозно-этических ценностей над ценностями материальной культуры. Эта культура несет в себе зародыши гибели, опустошения души, упирающейся в бессмысленное накопление, ибо „проволочные лучи“, которыми культура опутала землю, „не осветят пришествия“ нового Бога. <…>

Таковы пророчества Есенина. Напрасно было бы, конечно, искать в его замечательной „Инонии“ предсказаний конкретных исторических событий. Она вся вращается в сфере религиозно-социальных идей, облеченных в тяжелые символы. Исторические события развиваются, не считаясь с пророчествами. Но что мы стоим на великом переломе, что в душе нового человека назревают новые ценности, без которых „нечем жить“, — в этой основной мысли „Инонии“ ее значение, переходящее за грани текущего дня» (газ. «Путь», Гельсингфорс, 1921, 31 марта и 1 апреля, №№ 32 и 33).

В то же время Ф.В.Иванов, размышляя об особенностях лирической поэзии Есенина («Мягкий, женственный, <…>, тихой поступью монашки идет он по дороге русской литературы. <…> Пейзаж его любимый — тихий вечер, настроение — грустное раздумье…»), пришел к такой оценке поэмы:

«Неудачливость „Инонии“ — в свойстве дарования самого Есенина. От послушания — к богоборчеству. Это не его тема. Потому выкрики Есенина в „Инонии“ не действуют. <…> И Есенин чувствует свое бессилие. Поэма блещет преувеличенностью образов. Постоянное форсирование таланта. Крикнуть посильнее, чтобы скрыть свою собственную немощность. Напряженность в каждой строфе, в каждом слове <…>. И рядом маленький оазис в пустыне безнадежной революционной риторики, типичный в устах прежнего Есенина, творца „Триптиха“ и „Голубени“ <приведено начало четвертой главки „Инонии“>. <…> В „Триптихе“ — та же тема, что и в „Инонии“, но иной подход. В „Инонии“ — наигранное богоборчество. В „Триптихе“ — покорная женственная скорбь. <…> От Руси — к Инонии, от тихой веры к пафосу разрушения, от Китежа мечты родной к Китежу суровой действительности. Таков крестный путь Есенина. Опалит ли он крылья в разрушительном огне его или это новый искус таланта — покажет будущее» (газ. «Голос России», Берлин, 1921, 20 июля, № 714. Переиздано в кн. Ф.Иванова «Красный Парнас», Берлин, 1922, с. 62–66; вырезка из этой книги с вопросительными знаками на полях — Тетр. ГЛМ).

Одновременно с берлинским изданием «Инонии» в Москве вышел в свет сборник П21, где также содержалась поэма. Рецензируя его, П.В.Пятницкий писал, что «Инонию» «нужно считать самым значительным стихотворением» (журн. «Книга и революция», Пб., 1921, № 7, январь, с. 55; подпись: Кий).

К откликам на П21 можно отнести также открытое письмо В.Г.Шершеневича, адресованное «в град ИНОНИЮ. Улица Индикоплова. Сергею Александровичу Есенину», где среди рассуждений о есенинской поэзии имелось и содержавшее долю яда: «Самой твоей характерной чертой является строительство нового образа, поскольку он помогает строительству нового мира, хотя бы мира несуществующего. <…> Когда не хватает образа, ты просто заменяешь словом „иной“ или „новый“ <следует целая страница из строк революционных поэм Есенина, примерно половина которых взята из „Инонии“>. И так далее, до бесконечности» (в кн. В.Шершеневича «Кому я жму руку», <М., 1921>, с. 42–44).

После выступлений поэта за границей (1922–1923 годы) и выхода в свет Грж. к уже имевшимся зарубежным отзывам об «Инонии» прибавились и другие. Эти высказывания (большей частью варьировавшие то, что было написано о поэме ранее) были сделаны И.Г.Эренбургом (в его кн. «Портреты русских поэтов», Берлин, 1922, с. 82; вырезка — Тетр. ГЛМ), Ю.В.Офросимовым (газ. «Руль», Берлин, 1922, 18 июня, № 481; вырезка — Тетр. ГЛМ), Е.С.Шевченко (газ. «За свободу!», Варшава, 1922, 4 октября, № 271; подпись: Е.Ш.), А.В.Бахрахом (газ. «Дни», Берлин, 1922, 24 декабря, № 48, а также лит. альманах «Струги», кн. 1, Берлин, 1923, с. 204; вырезка — Тетр. ГЛМ), С.Я.Алымовым (журн. «Гонг», Харбин, 1923, № 2, март, с. 22; подпись: Арум), Н.Брянчаниновым (журн. «La Nouvelle Revue», Paris, 1923, Mai 15, p. 106; подпись: N. Brian Chaninov), К.В.Мочульским (газ. «Звено», Париж, 1923, 3 сентября, № 31). В то же время появился дополнительный оттенок трактовки есенинского богоборчества. Е.В.Аничков писал: «…не случайно, что упорно, с надрывом, точно сознательно преследуя какую-то неясную цель, богохульствует Есенин. <…> В самом деле, никогда не богохульствует безразличный к вере. Зачем бы он стал? Да и вышло бы бледно, не говоря уже о том, что это не доставило бы ему никакого удовольствия. Богохульствует богоборец: богоборец же всегда носит покаяние в сердце своем. Это не решающееся высказаться покаяние богохульников и вычитываешь из бахвальства стихов…» (в его кн. «Новая русская поэзия», Берлин, 1923, с. 141–142). Чуть позже в таком же духе высказался П.Д.Жуков (журн. «Зори», Пг., 1923, № 2, 18 ноября, с. 10).