Том 2. Стихотворения - [70]

И палил его, жег, огневой, голубой,

И касался ужалами острых огней.

Но Поток, не сробев, вынул верный свой меч,

Змею, взмахом одним, смог главу он отсечь.

И Алену он кровью змеиной омыл,

И восстала она в возрожденности сил.

За веревку тут дернул всей силой Поток.

Голос меди был глух и протяжно-глубок.

И Поток закричал. И сбежался народ.

Раскопали засыпанных. Жизнь восстает.

Выступает Поток из ночной глубины,

И сияет краса той крылатой жены.

И во тьме побывав, жили долго потом,

Эти двое, что так расставались со днем

И молва говорит, что, как умер Поток,

Закопали Алену красивую с ним.

Но в тот день свод Небес был особо высок,

И воздушные тучки летели как дым,

И с Земли уносясь, в голубых Небесах,

Лебединые крылья белели в лучах.

Соловей Будимирович

Высота ли, высота поднебесная,

Красота ли, красота бестелесная,

Глубина ли, глубина Океан морской,

Широко раздолье наше всей Земли людской.

Из-за Моря, Моря синею, что плещег без конца,

Из того ли глухоморья изумрудного,

И от славного от города, от града Леденца,

От заморского Царя, в решеньях чудного,

Выбегали, выгребали ровно тридцать кораблей,

Всех красивей тот, в котором гость богатый Соловей,

Будимирович красивый, кем гордится вся земля,

Изукрашено судно, и Сокол имя корабля.

В нем по яхонту по ценному горит взамен очей,

В нем по соболю чернеется взамен густых бровей,

Вместо уса было воткнуто два острые ножа,

Уши – копья Мурзавецки, встали, ветер сторожа,

Вместо гривы две лисицы две бурнастые,

А взамен хвоста медведи головастые,

Нос, корма его взирает по-туриному,

Взведены бока крутые по-звериному.

В Киев мчится этот Сокол ночь и день, чрез свет и мрак,

В корабле узорном этом есть муравленый чердак,

В чердаке была беседа – рыбий зуб с игрой огней,

Там, на бархате, в беседе, гость богатый Соловей.

Говорил он корабельщикам, искусникам своим:

«В город Киев как приедем, чем мы Князя подарим?»

Корабельщики сказали: «Славный гость ты Соловей,

Золота казна богата, много черных соболей,

Сокол их везет по Морю ровно сорок сороков,

И лисиц вторые сорок, сколь пушиста тьма хвостов,

И камка есть дорогая, из Царь-Града свет-узор,

Дорогая то не очень, да узор весьма хитер».

Прибежали корабли под тот ли славный Киев град,

В Днепр реку метали якорь, сходни стали, все глядят.

Вот во светлую во гридню смело входит Соловей,

Ласков Князь его встречает со дружиною своей.

Князю он дарит с Княгиней соболей, лисиц, камку,

Ничего взамен не хочет – место в саде, в уголку.

«Дай загон земли», он просит, «чтобы двор построить мне,

Там, где вишенье белеет, вишни будут спеть Княжне».

Соловью в саду Забавы отмежевана земля,

Он зовет людей работных со червлена корабля.

«Вы берите-ка топорики булатные скорей,

Снарядите двор в саду мне, меж узорчатых ветвей,

Где Забава спит и грезит, в час как Ночь в звездах идет,

В час как цветом, белым цветом, часто вишенье цветет».

С поздня вечера дружина с топорами, ровен звук,

Словно дятлы по деревьям, щелк да щелк, и стук да стук.

Хорошо идет, к полуночи и двор поспел, гляди,

Златоверхие три терема, и сени впереди,

Трои сени, все решетчаты, и тонки сени те,

В теремах все изукрашено, как в звездной высоте.

Небо с Солнцем, терем с солнцем, в небе Месяц, месяц здесь,

В Небе звезды, в Небе зори, в зорях звездных терем весь.

Вот к заутрени звонили, пробуждается Княжна,

Ото сна встает Забава, смотрит все ли спит она?

Из косящата окошка в свой зеленый смотрит сад,

Златоверхие три терема как будто там стоят.

«Ой вы мамушки и нянюшки, идите поскорей,

Красны девушки, глядите, что в саду среди ветвей.

Это чудо ль показалось мне средь вишенья в цвету?

Наяву ли увидала я такую красоту?»

Отвечают красны девушки и нянюшки Княжне:

«Счастье с цветом в дом пришло к тебе, и в яви, не во сне».

Вот идет Забава в сад свой, меж цветов идет Княжна,

Терем первый, в нем все тихо, золотая там казна,

Ко второму, за стенами потихоньку говорят,

Помаленьку говорят в нем, все молитву там творят,

Подошла она ко третьему, стоит Княжна, глядит,

В третьем тереме, там музыка, там музыка гремит.

Входит в сени, дверь открыла, испугалася Княжна,

Резвы ноги подломились, видит дивное она:

Небо с Солнцем, терем с солнцем, в Небе Месяц месяц здесь,

В Небе звезды, в Небе зори, в звездных зорях терем весь.

Подломились резвы ножки, Соловей догадлив был,

Гусли звончаты он бросил, красну деву подхватил,

Подхватил за белы ручки тут Забаву Соловей,

Клал ее он на кровати из слоновьих костей,

На пуховые перины, в обомленьи, положил: –

«Что ж, Забава, испужалась?» – Тут им день поворожил.

Солнце с солнцем золотилось, Месяц с месяцем горел,

Зори звездные светились, в сердце жар был юн и смел.

Сердце с сердцем, очи в очи, о, как сладко и светло,

Белым цветом, всяким цветом, нежно вишенье цвело.

Садко

Был Садко молодец, молодой Гусляр,

Как начнет играть, пляшет млад и стар.

Как начнут у него гусли звончаты петь,

Тут выкладывать медь, серебром греметь.

Так Садко ходил, молодой Гусляр,

И богат бывал от певучих чар.

И любим бывал за напевы струн,

Так Садко гулял, и Садко был юн.

Загрустил он раз: «Больно беден я,

Пропадет вот так вся и жизнь моя».

Закручинился он, к Ильменю пришел,

Гусли звончаты взял, зазвенел лес и дол.

Заходила волна, загорелась волна,