Том 2. Стихотворения - [29]

  Крикнуло ружье.

«Мертвый книжник, трус известный,

  Баба, – прочь ее!»

«Кто поет про руки, ноги?»

  Грянул барабан.

«Раб проклятый, прочь с дороги,

  Ты должно быть пьян!»

Гневной дробью разразился

  Грозный барабан.

«Если штык о штык забился,

  Штык затем и дан!»

Пушки глухо зарычали,

  Вспыхнул красный свет,

Жерла жерлам отвечали,

  Ясен был ответ.

Точно чей-то зов с амвона

  Прозвучал в мечте.

И несчетные знамена

  Бились в высоте.

Сильный, бодрый, гордый, смелый,

  Был и я солдат,

Шел в безвестные пределы,

  Напрягая взгляд.

Шло нас много, пели звоны.

  С Неба лили свет

Миллионы, миллионы

  Царственных планет.

Война, не вражда

1

Мне странно подумать, что трезвые люди

  Способны затеять войну.

Я весь – в созерцательном радостном чуде,

  У ласковой мысли в плену.

Мне странно подумать, что люди враждуют,

  Я каждому рад уступить.

Мечты мне смеются, любовно колдуют,

  И ткут золотистую нить.

Настолько исполнен я их ароматом,

  Настолько чужда мне вражда,

Что, если б в сражении был я солдатом,

  Спокойно б стрелял я тогда.

Стрелял бы я метко, из честности бранной,

  Но верил бы в жизнь глубоко.

Без гнева, без страха, без злобы обманной,

  Убил бы и умер легко.

И знал бы, убивши, легко умирая,

  Что все же мы браться сейчас,

Что это ошибка, ошибка чужая

  На миг затуманила нас.

2

Да, я наверно жил не годы, а столетья,

Затем что в смене лет встречая – и врагов,

На них, как на друзей, не в силах не глядеть я,

На вражеских руках я не хочу оков.

Нет, нет, мне кажется порою, что с друзьями

Мне легче жестким быть, безжалостным подчас: –

Я знаю, что для нас за тягостными днями

Настанет добрый день, с улыбкой нежных глаз.

За миг небрежности мой друг врагом не станет,

Сам зная слабости, меня простит легко.

А темного врага вражда, как тьма, обманет,

И упадет он вниз, в овраги, глубоко.

Он не узнает сам, как слаб он в гневе сильном,

О, величаются упавшие, всегда: –

Бродячие огни над сумраком могильным

Считает звездами проклятая Вражда.

Я знаю, Ненависть имеет взор блестящий,

И искры сыплются в свидании клинков.

Но мысль в сто крат светлей в минутности

летящей,

Я помню много битв, и множество веков.

Великий Архимед, с своими чертежами,

Прекрасней, чем солдат, зарезавший его.

Но жалче тот солдат, с безумными глазами,

И с беспощадной тьмой влеченья своего.

Мне жаль, что атом я, что я не мир – два мира! –

Безумцам отдал бы я все свои тела, –

Чтоб, утомясь игрой убийственного пира,

Слепая их душа свой тайный свет зажгла.

И, изумленные минутой заблужденья,

Они бы вдруг в себе открыли новый лик, –

И, души с душами, сплелись бы мы как звенья,

И стали б звездами, блистая каждый миг!

Тройственность двух

Возрождение

Strange case of Dr. Jekill and Mr. Hyde.

Stevenson[10]

Возвращение к жизни, и первый сознательный взгляд.

– «Мистер Хайд, или Джикиль?» два голоса мне говорят.

Почему ж это «Или»? я их вопрошаю в ответ.

Разве места обоим в душе зачарованной нет?

Где есть день, там и ночь. Где есть мрак, там и свет есть всегда.

Если двое есть в Мире, есть в Мире любовь и вражда.

И любовь ли вражду победила, вражда ли царит,

Победителю скучно, и новое солнце горит.

Догорит, и погаснет, поборется с тьмою – и ночь.

Тут уж что же мне делать, могу ли я Миру помочь.

Ничего, Доктор Джикиль, ты мудрый, ты добрый ты врач,

Потерпи, раз ты Доктор, что есть Мистер Хайд, и не плачь.

Да и ты, Мистер Хайд, если в прятки играешь, играй,

А уж раз проигрался, прощай – или вновь начинай.

И довольно мне слов. Уходите. Я с вами молчу.

– О, начало, о, жизнь, неизвестность, тебя я хочу!

Мировое причастие

L'idee pure, l'infini…

Flaubert

«L'idé e pure, l'infini, j'y aspire, il m'attire»…

О, искавший Флобер, ты предчувствовал нас.

Мы и ночи и дни устремляемся в Мир,

Мы в Бездонности ждем отвечающих глаз.

В наших жилах течет ненасытная кровь,

Мы безмерны в любви, безграничны вдвоем.

Но, любя как никто, не обманемся вновь,

И влюбленность души не телам отдаем.

В океанах мечты восколеблена гладь,

Мы воздушны в любви, как воздушен туман.

Но Елены опять мы не будем искать,

И войной не пойдем на безумных Троян.

Нет, иное светло ослепило наш взор,

Мы коснулись всего, растворились во Всем.

Глубину с высотой сочетали в узор,

С Мировым в мировом мы причастия ждем.

Больше медлить нельзя возле старых могил,

Что прошло, то прошло, что мертво, то мертво,

Мы в стозвучном живем, в Литургии Светил,

В откровеньи Стихий, в воскресеньи Всего.

«Pax Hominibus Bonae Voluntatis» [11]

Мир на Земле, мир людям доброй воли.

Мир людям воли злой желаю я.

Мир тем, кто ослеплен на бранном поле,

Мир тем, в чьих темных снах живет Змея.

О, слава Солнцу пламенному в вышних,

О, слава Небу, звездам, и Луне.

Но для меня нет в Мире больше лишних,

С высот зову – и тех, кто там, на дне.

Все – в Небесах, все – равны в разной доле,

Я счастлив так, что всех зову с собой.

Идите в Жизнь, мир людям доброй воли,

Идите в Жизнь, мир людям воли злой.

Город золотых ворот

Сон волшебный. Мне приснился древний Город Вод,

Что иначе звался – Город Золотых Ворот.

В незапамятное время, далеко от нас,

Люди Утра в нем явили свой пурпурный час.

Люди Утра, Дети Солнца, Духи Страсти, в нем

Обвенчали Деву-Воду с золотым Огнем.

Деву-Воду, что, зачавши от лучей Огня,

Остается вечно-светлой, девственность храня.