Том 2. Стихотворения, 1832-1841 - [8]

Достойной доблести твоей!

Ее на небе сыщут взгляды,

И не найдут среди людей.

Но беспристрастное преданье

Твой славный подвиг сохранит,

И, услыхав твое названье,

Твой сын душою закипит.

Свершит блистательную тризну

Потомок поздний над тобой

И с непритворною слезой

Промолвит: «он любил отчизну!»

1837

Бородино >*

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Москва, спаленная пожаром,

 Французу отдана?

Ведь были ж схватки боевые?

Да, говорят, еще какие!

Не даром помнит вся Россия

 Про день Бородина!»

— Да, были люди в наше время,

Не то, что нынешнее племя:

 Богатыри — не вы!

Плохая им досталась доля:

Не многие вернулись с поля…

Не будь на то господня воля,

 Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,

Досадно было, боя ждали,

 Ворчали старики:

«Что ж мы? на зимние квартиры?

Не смеют что ли командиры

Чужие изорвать мундиры

 О русские штыки?»

И вот нашли большое поле:

Есть разгуляться где на воле!

 Построили редут.

У наших ушки на макушке!

Чуть утро осветило пушки

И леса синие верхушки —

 Французы тут-как-тут.

Забил заряд я в пушку туго

И думал: угощу я друга!

 Постой-ка, брат, мусью!

Что тут хитрить, пожалуй к бою;

Уж мы пойдем ломить стеною,

Уж постоим мы головою

 За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.

Что толку в этакой безделке?

 Мы ждали третий день.

Повсюду стали слышны речи:

«Пора добраться до картечи!»

И вот на поле грозной сечи

 Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафета,

И слышно было до рассвета,

 Как ликовал француз.

Но тих был наш бивак открытый:

Кто кивер чистил весь избитый,

Кто штык точил, ворча сердито,

 Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,

Всё шумно вдруг зашевелилось,

 Сверкнул за строем строй.

Полковник наш рожден был хватом:

Слуга царю, отец солдатам…

Да, жаль его: сражен булатом,

 Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:

«Ребята! не Москва ль за нами?

 Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

— И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

 Мы в бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий

Французы двинулись как тучи,

 И всё на наш редут.

Уланы с пестрыми значками,

Драгуны с конскими хвостами,

Все промелькнули перед нами,

 Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..

Носились знамена как тени,

 В дыму огонь блестел,

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

 Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,

Что значит русский бой удалый,

 Наш рукопашный бой!..

Земля тряслась — как наши груди,

Смешались в кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудий

 Слились в протяжный вой…

Вот смерклось. Были все готовы

Заутра бой затеять новый

 И до конца стоять…

Вот затрещали барабаны —

И отступили басурманы.

Тогда считать мы стали раны,

 Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя:

 Богатыри — не вы.

Плохая им досталась доля:

Не многие вернулись с поля.

Когда б на то не божья воля,

 Не отдали б Москвы!

Смерть Поэта >*

   Погиб поэт! — невольник чести —

   Пал, оклеветанный молвой,

   С свинцом в груди и жаждой мести,

   Поникнув гордой головой!..

   Не вынесла душа поэта

   Позора мелочных обид,

   Восстал он против мнений света

   Один как прежде… и убит!

   Убит!.. к чему теперь рыданья,

   Пустых похвал ненужный хор,

   И жалкий лепет оправданья?

   Судьбы свершился приговор!

   Не вы ль сперва так злобно гнали

   Его свободный, смелый дар

   И для потехи раздували

   Чуть затаившийся пожар?

   Что ж? веселитесь… — он мучений

   Последних вынести не мог:

   Угас, как светоч, дивный гений,

   Увял торжественный венок.

   Его убийца хладнокровно

   Навел удар… спасенья нет:

   Пустое сердце бьется ровно,

   В руке не дрогнул пистолет.

   И что за диво?.. издалёка,

   Подобный сотням беглецов,

   На ловлю счастья и чинов

   Заброшен к нам по воле рока;

   Смеясь, он дерзко презирал

   Земли чужой язык и нравы;

   Не мог щадить он нашей славы;

   Не мог понять в сей миг кровавый,

   На что́ он руку поднимал!..

   И он убит — и взят могилой,

  Как тот певец, неведомый, но милый,

   Добыча ревности глухой,

  Воспетый им с такою чудной силой,

Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Зачем от мирных нег и дружбы простодушной

Вступил он в этот свет завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным,

 Он, с юных лет постигнувший людей?..

И прежний сняв венок — они венец терновый,

Увитый лаврами, надели на него:

   Но иглы тайные сурово

Язвили славное чело;

   Отравлены его последние мгновенья

Коварным шопотом насмешливых невежд,

 И умер он — с напрасной жаждой мщенья,

С досадой тайною обманутых надежд.

   Замолкли звуки чудных песен,

   Не раздаваться им опять:

   Приют певца угрюм и тесен,

   И на устах его печать. —

* * *

   А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

 Таитесь вы под сению закона,

 Пред вами суд и правда — всё молчи!..

Но есть и божий суд, наперсники разврата!

    Есть грозный суд: он ждет;

   Он не доступен звону злата,

И мысли и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

   Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью