Том 2. Стихотворения, 1832-1841 - [23]

Ужель мечты тебе так жаль?

Глупец! где посох твой дорожный?

Возьми его, пускайся в даль;

Пойдешь ли ты через пустыню

Иль город пышный и большой,

Не обожай ничью святыню,

Нигде приют себе не строй».

«Ах! ныне я не тот совсем…» >*

Ах! ныне я не тот совсем,

Меня друзья бы не узнали,

И на челе тогда моем

Власы седые не блистали.

Я был еще совсем не стар;

А иссушил мне сердце жар

Страстей, явилися морщины

И ненавистные седины,

Но и теперь преклонных лет

Я презираю тяготенье.

Я знал еще души волненье —

Любви минувшей грозный след.

Но говорю: краса Терезы…

Теперь среди полночной грезы

Мне кажется: идет она

Между каштанов и черешен…

Катится по небу луна…

Как я доволен и утешен!

Я вижу кудри… взор живой

Горячей влагою оделся…

Как жемчуг перси белизной.

Так живо образ дорогой

В уме моем напечатлелся!

Стан невысокий помню я

И азиатские движенья,

Уста пурпурные ея,

Стыда румянец и смятенье…

Но полно! полно! я любил,

Я чувств своих не изменил!..

· · ·

Любовь, сокрывшись в сердце диком,

В одних лишь крайностях горит

И вечно (тщетно рок свирепый

Восстал) меня не охладит,

И тень минувшего бежит

Поныне всюду за Мазепой…

· · ·

«Он был в краю святом…» >*

Он был в краю святом,

На холмах Палестины.

Стальной его шелом

Иссекли сарацины.

Понес он в край святой

Цветущие ланиты;

Вернулся он домой

Плешивый и избитый.

Неверных он громил

Обеими руками —

Ни жен их не щадил,

Ни малых с стариками.

Встречаясь с ним подчас,

Смущалися красотки;

Он п…. их не раз,

Перебирая четки.

Вернулся он в свой дом

Без славы и без злата;

Глядит — детей содом,

Жена его брюхата.

Пришибло старика…

«Никто моим словам не внемлет… я один…» >*

Никто моим словам не внемлет… я один.

День гаснет… красными рисуясь полосами,

На запад уклонились тучи, и камин

Трещит передо мной. — Я полон весь мечтами,

О будущем… и дни мои толпой

Однообразною проходят предо мной,

И тщетно я ищу смущенными очами

Меж них хоть день один, отмеченный судьбой!

«Мое грядущее в тумане…» >*

Мое грядущее в тумане

Было<е> полно мук и зла…

Зачем не позже иль не ране

Меня природа создала?

К чему творец меня готовил,

Зачем так грозно прекословил

Надеждам юности моей?..

Добра и зла он дал мне чашу,

Сказав: я жизнь твою украшу

Ты будешь славен меж людей!..

И я словам его поверил,

И полный волею страстей

Я будущность свою измерил

Обширностью души своей;

С святыней зло во мне боролось,

Я удушил святыни голос,

Из сердца слезы выжал я;

Как юный плод, лишенный сока,

Оно увяло в бурях рока

Под знойным солнцем бытия.

Тогда для поприща готовый

Я дерзко вник в сердца людей

Сквозь непонятные покровы

Приличий светских и страстей.

«Это случилось в последние годы могучего Рима…» >*

Это случилось в последние годы могучего Рима,

Царствовал грозный Тиверий и гнал христиан беспощадно;

Но ежедневно на месте отрубленных ветвей, у древа

Церкви христовой юные вновь зеленели побеги.

В тайной пещере, над Тибром ревущим, скрывался в то время

Праведный старец, в посте и молитве свой век доживая;

Бог его в людях своей благодатью прославил.

Чудный он дар получил: исцелять от недугов телесных

И от страданий душевных. Рано утром, однажды,

Горько рыдая, приходит к нему старуха простого

Звания, — с нею и муж ее, грусти безмолвной исполнен,

Просит она воскресить ее дочь, внезапно во цвете

Девственной жизни умершую… — «Вот уж два дня и две ночи, —

Так она говорила, — мы наших богов неотступно

Молим во храмах и жжем ароматы на мраморе хладном,

Золото сыплем жрецам их и плачем, — но всё бесполезно!

Если бы знал ты Виргинию нашу, то жалость стеснила б

Сердце твое, равнодушное к прелестям мира! Как часто

Дряхлые старцы, любуясь на белые плечи, волнистые кудри,

На темные очи ее, молодели; и юноши страстным

Взором ее провожали, когда, напевая простую

Песню, амфору держа над главой осторожно, тропинкой

К Тибру спускалась она за водою… иль в пляске,

Перед домашним порогом, подруг побеждала искусством,

Звонким, ребяческим смехом родительский слух утешая…

Только в последнее время приметно она изменилась;

Игры наскучили ей, и взор отуманился думой;

Из дому стала она уходить до зари, возвращаясь

Вечером темным, и ночи без сна проводила… При свете

Поздней лампады я видела раз, как она, на коленах,

Тихо, усердно и долго молилась, — кому? — неизвестно!

Созвали мы стариков и родных для совета; решили…»

· · ·

«Тебе, Кавказ, суровый царь земли…», I >*

Тебе, Кавказ, суровый царь земли,

Я посвящаю снова стих небрежный.

Как сына ты его благослови

И осени вершиной белоснежной;

От юных лет к тебе мечты мои

Прикованы судьбою неизбежной,

На севере — в стране тебе чужой

Я сердцем твой — всегда и всюду твой.

Еще ребенком, робкими шагами

Взбирался я на гордые скалы,

Увитые туманными чалмами,

Как головы поклонников аллы̀.

Там ветер машет вольными крылами,

Там ночевать слетаются орлы,

Я в гости к ним летал мечтой послушной

И сердцем был — товарищ их воздушный.

С тех пор прошло тяжелых много лет,

И вновь меня меж скал своих ты встретил.

Как некогда ребенку, твой привет

Изгнаннику был радостен и светел.

Он пролил в грудь мою забвенье бед,

И дружно я на дружний зов ответил;

И ныне здесь, в полуночном краю,

Всё о тебе мечтаю и пою.

«Тебе, Кавказ, суровый царь земли…», II >*

Тебе, Кавказ, суровый царь земли,

Я снова посвящаю стих небрежный.