Том 2. Средневековая литература III–XIII вв. - [16]

В своих поисках нетрадиционного в традиционном, оригинального в шаблонном средневековые поэты углубили и усилили многозначность художественного слова и образа. Вся литература эпохи насквозь аллегорична. Она полна иносказаний, реминисценций, многозначительных символов, потаённого смысла. Когда японские поэты описывали в пяти строках танки цветущую ветку сакуры или бамбук, клонящийся на ветру, они раскрывали не только чувство близости к природе, но и богатую гамму человеческих переживаний — радость, надежду, печаль. Аллегория и иносказание были обязательным компонентом целого ряда жанров и лирических форм. Например, как цепь аллегорий строятся западноевропейские бестиарии, где каждое из описанных животных символизирует те или иные пороки, добродетели или даже членов божественной Троицы. Немало было аллегоризма в любовной поэзии; так, у тамильских бхактов, у персидских суфиев, у ряда поздних провансальских трубадуров в очень зримых, чувственных описаниях всех радостей любовного переживания и восторгов обладания скрывался иной, основной смысл — приобщение к божественной мудрости и благодати.

В многосмысленности памятников средневековой литературы неизменно оставалось место для морали. Назидательность всегда была отличительной чертой словесности Средних веков и на исходе эпохи стала во многом тормозом в поступательном движении литературы. Она порой сводила на нет те несомненные достижения в изображении мира и человека, которые эта литература накопила за тысячу лет своего существования.

Изображение это было откровенно и прокламированно условным (мифологическое восприятие действительности лишь сменялось наивно реалистическим). Человек изображался еще изолированно, вне его социальной и — главное — психологической детерминированности. Основной интерес для писателей Средневековья представлял человеческий поступок, деяние, жест, но в очень ограниченном и условном наборе ситуаций. Также — и мир человеческих переживаний. Приметы вещного мира также давались изолированно; пропорции между ними не были соблюдены. Поэтому они не складывались в полную реалистическую картину окружающего мира.

Однако средневековая литература непрерывно накапливала опыт все более глубокого и адекватного воспроизведения действительности, познания мира и человека. Этот процесс накопления реалистических черт сопутствовал и непрерывному — в масштабах всемирной литературы — расширению состава литературы как за счет постоянного возникновения новых направлений, жанров и форм, так и благодаря включению в общий процесс все новых молодых литератур.

Средневековая литература была столь богата и многообразна, что без опоры на ее опыт не смог бы осуществляться литературный процесс в следующие за Средневековьем эпохи. Поэтому полного отрицания традиций Средних веков не могло произойти. Да в большинстве регионов Старого Света такого отрицания, открытого, сознательного и прокламированного, и не было. Для многих литератур Востока традиции Средневековья, пусть в очень трансформированном виде, просуществовали практически до первой половины XIX столетия. Для таких литератур эти традиции были национальной классикой. На Западе полного отказа от подобных традиций также не произошло. Здесь было отброшено лишь все косное и застылое, что содержалось в средневековой культуре. И хотя средневековая литература знала периоды несправедливого забвения и предвзятых оценок, благодаря усилиям не одного поколения ученых-медиевистов эта культура оценивается теперь по достоинству, с учетом всех ее достижений и утрат как один из существеннейших этапов в литературном развитии человечества. Советской наукой поставлен вопрос о правомерности и необходимости изучения литературного процесса в эту эпоху в масштабах литературы всемирной.

Раздел I. Литературы Южной и Юго-Восточной Азии [III–XIII вв.]

Введение

П.А. Гринцер

В процессе распада старых и образования новых культурно-исторических зон, происходившем на последнем этапе периода Древности, индийская литература (точнее, литература народов Индостанского субконтинента, на котором в настоящее время расположены независимые государства Индия, Пакистан, Непал и Бангладеш) выделяется в самостоятельный литературный регион. Генетические связи, существовавшие некогда между древнеиндийской литературой и древнеиранской, давно уже потеряли свое значение, и, когда в начале II тыс. н. э. в результате мусульманского проникновения в Северную Индию возобновляются контакты между двумя культурами, их взаимодействие происходит на совершенно новой основе: скрещиваются и взаимно обогащаются независимо друг от друга сложившиеся средневековые литературные традиции, и в ряде случаев (например, в литературе урду) создаются условия для возникновения так называемого индо-мусульманского культурного синтеза. В то же время в самой индийской литературе все более усиливаются дифференцирующие тенденции. Наряду с санскритской литературой, доминирующей на Севере Индии, на Юге — уже в первых веках нашей эры ширится влияние литературы тамильской, а со второй половины I тыс. начинают складываться многочисленные новоиндийские литературы, в первую очередь на дравидских, а затем и на индоарийских языках. Поэтому применительно к эпохе Средневековья мы уже не вправе исходить, как это было ранее, из представления об одной, более или менее целостной индийской литературе, но должны говорить об индийских литературах, которые имеют много общего, но которые многое и разъединяет. Развиваются эти литературы не всегда синхронно, но они постоянно контактируют друг с другом и в целом сходны по своим историческим судьбам.