Том 2. Семидесятые - [39]

Слепые приходят. Гирями в авоськах размахивают. Один эпилептик довел себя в приемной, взвинтил. Но наши его быстро усмирили. У меня специально в штате два линейных техника, мастера.

Сейчас это большое искусство – принимать людей по четвергам с четырнадцати до восемнадцати. Они готовятся, и я готовлюсь. Они справки собирают, и я справки собираю. Они – «можно». Я – «нельзя».

Чем больше телефонов, тем невыносимее становятся те, у кого их нет. Вот их принимать тяжело. Вообще, те, у кого нет телефона, квартиры, маленькая зарплата и кто-то из близких у них умер, стали совершенно невыносимы. Ты им слово, они тебе два... Ей-богу... Легче разговаривать с пятью, у которых все есть, чем с одним, у которого ничего нет. Он тебе такие доводы, что ты просто дуреешь. Не дай бог, ты ему сравнение или цитату. Он тебе пять цитат и десять сравнений.

Тут один номерок отколол: «С вами будет говорить Нью-Йорк». Я чуть не свихнулся. А это наш командировочный на такой способ пустился. Из-за океана начал права качать: «Я в командировках бываю...» Ну, как они все, и кончил тем, что он инвалид и ему трудно в автомат ходить. Он там так орал, весь Нью-Йорк вокруг него собрался... Ну, я достойно ему возразил:

– Пусть они тебе и тянут. Ты у кого? У «Дженерал Моторс»?.. Пусть этот «Моторс» тебе и копает, если ты ему нужен. А мне твои командировки как гусенице сапоги...

Он там затих, в Нью-Йорке. А я ему говорю:

– Еще раз скажешь: «Вас вызывает Нью-Йорк», всю жизнь по батареям будешь перестукиваться.

Унялся он, куда-то выпивать пошел. Я, конечно, извинился перед отелем «Уолдорф-Астория», мол, это по культурному обмену, человек-сатирик, а с телефонами у нас все в порядке, вы же со мной не по трубе разговариваете.

Всех успокоил, себе – валидол и продолжал работать... Вот вы въезжаете в новый дом, уже есть розетки радио, водопровод, канализация, электричество. Не легче тянуть. А почему нет телефона?.. Вам же ей позвонить как воды из крана напиться. Людям же надо общаться. А почему нет телефона?!.

Думаете, он начальник АТС – он ответит. Так вот, я – начальник АТС.

Ну что такое Ойстрах?

Ну что такое Ойстрах? Отнимите у него смычок, скрипку, костюм, авторучку. Кто будет перед вами?

А Рихтер? Крики: «Рихтер! Рихтер!» Отнимите у него рояль, отнимите оркестр, ноты, не впускайте публику и не разрешайте напевать. Где Рихтер? Где? А кто перед вами? А такой, как я, он, или он, или я, или ты.

А где будет ваш автоинспектор? Все кричат: «Автоинспектор! Автоинспектор!» Отнимите у него свисток, форму, пистолетик и палку полосатую. Может надрываться на любом перекрестке – никто не притормозит. Только если велосипедиста схватит за лицо пятерней – тот остановится, но может вступить в ответную драку, потому что кто перед ним? Автоинспектор? А на ногах у него что? Босоножки!

Теперь отними у нас... Нет... Дай нам... Или нет... Отними у нас... одежду... Ну, еще поделить людей на две половины сумеем, а дальше что? Ничего... Пляж... Страна северная, значит, не пляж... Кто кого слушает? Физически слабые слушают всех. Физически сильные поступают, как сами могут сообразить. А как они сами могут сообразить? А как военных узнать? Любой лось, зашедший в город, плюнет на любого военного или толкнет... а у того даже топнуть нечем... Босиком – и под бокс...

Поэтому надо очень цепляться за то, кто что имеет. Жена хорошая – держи жену. Рояль – держи рояль. Держи публику. Скрипочка есть? Палочка полосатая, пистолетик, штаны форменные?.. По штанам, роялю, жене и скрипке вас отличают от других голых!

Сто одиннадцать

Что бы я делал в экстренных случаях, в пиковых положениях?

Я бы кушал ночью – это раз. Спал бы днем – это два.

Пил бы для веселья с быстро хмелеющими женщинами от недорогих вин типа «Алиготе» – три.

И только с пьяными женщинами разговаривал – четыре.

Я бы работал, когда хочется, – шесть.

И часы бы перебил – семь.

И детей бы узаконил. И наелся устриц.

И в Париж на минутку и обратно – восемь.

И в деревню на подводе с сеном и девками – семь.

А обратно быстро на машине – девять.

И спать – десять, одиннадцать, двенадцать. Стричься у ласкового парикмахера с длинными пальцами, а бриться у длинноногой, смуглой и сидеть низко, чтобы она наклонялась и пачкала свой нос в пене, а я бы ее слизывал, и мы бы оба смеялись.

Это восемь.

Охотиться можно, но не на уток, а на воднолыжников из мелкокалиберки с упреждением.

Это семь.

И не забыть выиграть у китайцев сражение и Порт-Артур отбить у них.

И тут же окружить себя пленницами.

Портреты им поменять на свои.

Из ручек у девушек цитатники вынуть и вложить что-нибудь другое – это шесть.

«Скорой помощи» рыло набить, чтоб начеку и почутче, в корне почутче.

И наших всех реанимировать, а то скучно.

А гады пусть мрут от инфарктов и пестицидов. Это десять.

Да, кондиционеры на лето – слушайте, это же невозможно, – и унитазы всем починить. Это сто.

Борьбу с пьянством прекратить, тем более что это не борьба и это не результат.

Пограничников снять и хорошо угостить.

А чтоб сюда не лезли, забором все и дырки как положено – черт с ними, пусть видят, что здесь и как здесь весело. Это сто одиннадцать.