Том 2. Семидесятые - [17]

Шрифт
Интервал

Петр Матвеевич, я же сказал, отсюда не уйду. Мы все остаемся на ночь... Какой – домашний?.. Все... (Кладет трубку. Засыпает. Просыпается. Смотрит на часы. Вскакивает. Набирает номер.) Алло! Извините за столь поздний звонок... Петра Матвеевича, пожалуйста... А вы разбудите... Алло (тяжело дышит...) Петр Матвеевич, есть!.. (Разворачивает пакет, который принес днем.) Есть! Аккуратненький (рассматривает), покрашенный, все размеры выдержаны... Наша! Ура-а-а! Ура-а-а!.. Я сейчас вам привезу его домой... Хорошо, завтра... Я от радости, поймите меня... Да вы не беспокойтесь, я отгуляю... Можно я прямо завтра денек?.. Привезу – и отдыхать... А остальные к отпуску присоединим... А пятьдесят рублей – к отпускным и премию... Все, падаю с ног! Да, насчет квартиры... Все, падаю с ног!.. Да, и вот там сантехника... Все, едва стою... Здесь ночная смена трубку рвет... Спите спокойно... (Кладет трубку.)


Звонок телефона. Берет трубку.


Алло, Катя?.. Я сейчас в Эрмитаже, отсюда неудобно говорить... Тьфу!.. Ой, прости, совсем замотался, я только что пришел из цеха, я страшно устал, сейчас еще надо успеть на почтамт телеграмму дать... Ну и черт с тобой... (Бросает трубку.)


Звонок телефона. Берет трубку.


Костя... да я... выезжаю... (Кладет трубку, засыпает.)



Товарищи! Ну кому-то же интересно, что человек уже месяц не пьет, не ест хлеба и сахара, делает зарядку, отжимается от пола на кулаках, висит на перекладине, издевается над собой. Кто-то будет об этом говорить? А сидение дома по вечерам. Кто-то будет это отмечать? А то, что ни одной знакомой, никаких интриг, прогулок и лунных ночей – об этом будет какая-нибудь статья?

Товарищи! Больше внимания друг другу.


Давайте переживать неприятности по мере их поступления.



Во дворе съемочная группа. Крики: «Михаил Михайлович! Ну Михаил Михайлович». Я спешу выскакиваю во двор. Подходит соседка.

– Миша, у тебя есть свободная минутка?

– Для вас, Майя Матвеевна, всегда.

– Застегни брюки, пожалуйста.


– Дорогой Миша! Ваши произведения должны быть на солнце, а вы – для здоровья – в тени.


Каждый ледокол имеет право на льдину.



По тому, как он плевал, сморкался и икал за столом, было видно, что он старается держаться прилично.


Не надо за меня. Пей за себя. За свое здоровье. За свое хорошее настроение, за свое внимание и заботливость. За свои удачи. За свою работоспособность – для меня.


Я внезапно оделся красиво. Выпил. Вспомнил двух лучших людей на этой земле. Подумал о себе хорошо. От этого стало грустно. И стал ждать, с кем бы поговорить.



Наша команда

У нас своя команда. Она в шубе и сапогах, я в болонье и валенках... Дошли с моей родной до дорожки. Она первая на тысячу пятьсот метров, в искусственной шубе и сапогах. Я на три тысячи ушел от всех и весь в болонье. Смерч на дистанции.

Меня раззадорить, раздолбать, дать родной пейзаж, любимые трамвайные крики – уйду на шесть кругов, с чемоданами, в пальто, и еще дам двойной ритбергер и наш тройной Сидоров с уходом штопором вбок и завершающим криком на дистанции.

Она, с сумкой, полной продуктами, обошла Стин Кайзер и Улее Кее Диестру, накормила детей, постирала, подогрела и была такова в течение часа обеда, двигаясь по прямой вперед и назад и одновременно вращаясь по и против часовой стрелки.

Наш человек с этажеркой и бидонами мчался по лыжне, потом случайно попал на лед. На четыре круга впереди всех, в ботах, под аплодисменты занял очередь в ларек, дождался, пока займут за ним, летя домой за деньгами, вырвался из-за поворота, ухнул вниз, наказал четверых бобслеистов из ФРГ, успел к ларьку и обратно, с полным чайником, по сильно пересеченной местности, через кабель, канавы, горы песка и вброд между домами, с голландским сыром и докторской колбасой в боковом, с петрушкой в пистончике и двумя поллитрами, бьющими по ногам, с портфелем сзади и транзистором на шее. Ветром от него был сбит с ног чемпион Европы прославленный Эрхард Келлер – двадцать восемь лет.

Нас за минуту собирается тысяча в определенной точке, в определенное время, к открытию... Пожилые люди преодолевают многие километры при плохой погоде, при сильном встречном ветре, с четырьмя сотнями пустых бутылок в трех огромных наволочках, прогнувшись назад, уверенно обходя представителей восемнадцати стран, в том числе скандинавов, признанных фаворитов, и, не разрушив ни одно горлышко, двойным ритбергером и тройным Сидоровым, с прощальным штопором вбок и затухающим криком на дистанции мечут посуду в амбразуру пункта ПППП (приемный пункт пустой посуды), не оставляя никаких надежд соперникам.

Трое наших в понедельник, опоздав на круг, обогнали и сдули пену на девятнадцатилетнего студента из Ванкувера, поставили кружки и уже пылят вдали, теряя очертания и давая план... Приходим к финишу, так и не отдав всего, на что способны, но взяв все, что можно было на дистанции пути, обнаруживая вечную форму, многолетнюю спортивную злость, великолепную агрессивность и уважение к инвентарю.

Высоко прыгаем, потому что хороший толчок получаем. Быстро бегаем, потому что не на результат, а за результатом. Берем максимальный вес, чтоб не прогадать, и на максимальное расстояние с максимальной скоростью в преддверии автобуса, который тут должен быть, но его нету.


Еще от автора Михаил Михайлович Жванецкий
Кто я такой, чтоб не пить

В эту, пятую, книгу вошли трактатики, написанные после 2000 года.Автор.


Сборник рассказов

В сборник вошли: Послушайте; Посидим; Портрет; Воскресный день; Помолодеть! ; Начальное образование; Кочегаров; День; Везучий и невезучий; Куда толкать? ; В век техники; Берегите бюрократов; Когда нужны герои; Участковый врач; В магазине; Вы еще не слышали наш ансамбль; Что охраняешь, товарищ? ; Нормально, Григорий. Отлично, Константин. ; Собрание на ликеро-водочном заводе; Сосредоточенные размышления; Полезные советы; Доктор, умоляю; Колебаний у меня нет; О воспитании; Давайте сопротивляться; Каждый свой ответ надо обдумывать; Дефицит; В греческом зале; Для вас, женщины; Ранняя пташка; Темные проблемы светлой головы; Холодно; Если бы бросил; Ненаписанное письмо; Твой; Ваше здоровье; Фантаст; Алло, вы меня вызывали? ; Специалист; Он таким не был; Он – наше чудо; Тараканьи бега; Довели; Нюансы; Сбитень варим; Ночью; Женский язык; Дай ручку, внучек; Я прошу мои белые ночи; Ставь птицу; Обнимемся, братья; Нашим женщинам; Давайте объединим наши праздники; Как делается телевидение; О дефиците; За все – спасибо; Автобиография; Карта мира; Как шутят в Одессе; Двадцатый век; Монолог мусоропровода; Диалоги директора; Так жить нельзя; Как это делается (опыт политической сатиры);.


Броня моя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Том 3. Восьмидесятые

Михаил Жванецкий: "Зачем нужно собрание сочинений? Чтобы быть похожим на других писателей. Я бы, может, и ограничился магнитофонными записями, которые есть у людей, либо видеоматериалами. Но все время идет спор и у писателей со мной, и у меня внутри – кто я? Хотя это и бессмысленный спор, все-таки я разрешу его для себя: в основе того, что я делаю на сцене, лежит написанное. Я не импровизирую там. Значит, это написанное должно быть опубликовано. Писатель я или не писатель – не знаю сам. Решил издать все это в виде собрания сочинений, пять небольших томиков под названием «Собрание произведений».


Одесский пароход

Михаил Михайлович Жванецкий родился и вырос в солнечной Одессе, и каждый год он проводит в своем родном городе несколько месяцев. Теплом и светом Одессы автор щедро делится с нами. В этом сборнике его незабываемые «Авас», «В Греческом зале», «Одесский пароход», «Собрание на ликеро-водочном заводе», «Свадьба на сто семьдесят человек», «Консерватория», «Нормально, Григорий! Отлично, Константин!» и еще много широко известных произведений. Он гений, феномен, создатель не имеющего аналогов ни в литературе, ни на сцене жанра – «Жванецкий». Существует мнение, что Жванецкий – своеобразный поэт.


Женщины

Читая Жванецкого, слышишь его голос, и легко представить себе, как Михаил Михайлович выходит на сцену, вынимает из портфеля стопку страничек и читает их в своей оригинальной манере: с паузами и акцентами на отдельных словах. Но когда мы сами читаем его тексты, нам открывается иная глубина знакомых фраз и многовариантность их понимания.Юмор – самая притягательная грань таланта Жванецкого.Его смех – покрова вечных вопросов и горьких истин, над которыми человек не может не задумываться. Ведь все, о чем пишет и говорит маэстро Жванецкий, – то наша жизнь.


Рекомендуем почитать
Том 4. Девяностые

Михаил Жванецкий: "Зачем нужно собрание сочинений? Чтобы быть похожим на других писателей. Я бы, может, и ограничился магнитофонными записями, которые есть у людей, либо видеоматериалами. Но все время идет спор и у писателей со мной, и у меня внутри – кто я? Хотя это и бессмысленный спор, все-таки я разрешу его для себя: в основе того, что я делаю на сцене, лежит написанное. Я не импровизирую там. Значит, это написанное должно быть опубликовано. Писатель я или не писатель – не знаю сам. Решил издать все это в виде собрания сочинений, пять небольших томиков под названием «Собрание произведений».


Том 5. Двадцать первый век

Пятый, дополнительный том к Собранию произведений Михаила Жванецкого не ограничивается, как четыре предшествующих («Шестидесятые», «Семидесятые», «Восьмидесятые», «Девяностые»), одним десятилетием, а претендует на большее – «Двадцать первый век».Претензия оправданная: с новым веком Жванецкий преодолел самый, возможно, трудный перевал – собственную невероятную, почти фольклорную магнитофонно-телевизионную известность. Прежние его тексты, все наперечет, помнятся на слух, просятся на язык. Большинство же монологов нового века читателю Жванецкого впервые придется не услышать, а действительно прочесть.