Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести - [81]

— Я увидел, что мороз, вот и побежали мы. Думали — успеем… поможем как-нибудь.

— Да, — задумчиво произнес Анатолий Яковлевич, — восемнадцатое июня… Кто же мог подумать, что лето еще не наступило!..

Подошел Манжин:

— Анатолий Яковлевич, а что, все погибли или нет?

— Да нет… — ответил директор, — вот этот край только. Открыто здесь! А там, под горой, остались: Чейнеш-Кая заслонила. Пойдемте посмотрим.

Все трое прошли по рядкам саженцев. Подошла Марфа Петровна. Понемножку собрались девочки, младшие ребятишки. Здесь на яблоньках листья были живые, только чуть повисли и опустились.

— Эти, пожалуй, будут жить, а? Что скажете, ребята?

Костя немножко смутился: Анатолий Яковлевич разговаривает с ними, как со взрослыми, советуется. Они уже не школьники!

— По-моему, будут жить, Анатолий Яковлевич! — ответил Костя.

— Не все будут, — покачав головой, сказал Манжин.

Марфа Петровна ниже надвинула белый платок. И так долго стояли они над увядшими яблоньками, и каждый думал свои думы. А думы были у всех одни: «Всё зря: труды, радость, надежды…» И еще думали так: «Вот что будут говорить в деревне? Скажут: „Мы вас предупреждали, чтобы напрасно трудов не тратили… Не послушались! Доказать хотели! Ну вот, доказали“».

— Значит, так? — сказала Марфа Петровна. — Значит, сада у нас не будет?

— Значит, не будет, — грустно подтвердила Ольга Наева, которая стояла тут, подперев рукой подбородок.

— Такая наша сторона, — добавил Манжин, — садов любить не может.

Анатолий Яковлевич молчал, сдвинув черные брови, не спуская с яблонек своих заугрюмевших глаз. И все ждали, что он скажет. Анатолий Яковлевич сказал:

Ну что же, ничего сразу не делается. Видно, надо нам набраться мужества да и взяться за это дело снова!

Костя, посмотрев на всех открытым, твердым взглядом, вдруг достал из нагрудного кармана свой комсомольский билет и раскрыл его. Там, между крышкой и оберткой, лежал атласный розоватый лепесток, тонкий, полупрозрачный.

— Вот Манжин говорит: такая наша сторона! Однако, ото неправда. Наша сторона не такая! — сказал он. И было что-то такое бодрое, такое уверенное в его голосе, что все обернулись к нему.

— Нет, наша сторона не такая! — повторил он. — Наша сторона может любить сады. Вот какие цветы цветут у Михаила Афанасьевича! Видите? Разве вот этот цветок я сам выдумал? Я его в горно-алтайском саду взял.

— Горно-Алтайск намного ниже, — ответил Манжин, — там может…

— Горно-Алтайск ниже, а Телецкое озеро выше. А разве вы не слышали, что даже на Телецком озере и то сад есть?

— Дай руку, Кандыков, — сказал Анатолий Яковлевич. — Ты молодец, парень! Так ты говоришь: будут у нас сады цвести?

— Будут! — ответил Костя и, краснея, пожал широкую руку директора.

Знакомое выражение появилось на лице Анатолия Яковлевича. Узкие глаза засветились, заулыбались.

— Сами виноваты — проворонили! — сказал он. — Надо было настороже быть. Ведь говорили люди, что плохой ветер дует. Надо бы подежурить. А мы доверились: июнь наступил. Вот тебе и июнь! Ну, что делать, на ошибках учимся. Будем крепче помнить, что от алтайского климата всего ожидать можно.

— А что, Анатолий Яковлевич, может, и правда снова посадим? — сказала Марфа Петровна.

— Да, и посадим, — ответил Анатолий Яковлевич, — если еще у нас юннаты на это дело рукой не махнули.

— Мы не махнули! Нет, не махнули! — со всех сторон закричали школьники. — Давайте снова посадим! Мы теперь умеем!

— Разрешите, я с ребятами в Горно-Алтайск съезжу, — попросила Анна Михайловна, которая до сих пор молча стояла в сторонке. — Вам ведь, Анатолий Яковлевич, сейчас некогда.

— Да, вы правы, — озабоченно сдвинув брови, согласился Анатолий Яковлевич, — не время мне сейчас уезжать. Не время! В «Красной заре» еще сев не закончили — туда надо съездить. Может, им помощь придется организовать… Да вот теперь с морозом… Неизвестно, что на огородах останется… надо партийцев собрать, с народом посоветоваться. Как тут уехать?

— Да ведь и я могу съездить, — заявила Марфа Петровна. — Велика ли трудность!

— Разрешите, я поеду! — закричали со всех сторон ребята.

— Я тоже поеду! Я на машине ездить не боюсь!

— А я уже ездил, до самого Чемала ездил!

Только сейчас Костя заметил, что Чечек в саду не было. Он подошел к Лиде Корольковой:

— А где же Чечек?

— Дома сидит, — ответила Лида. И тут же лицо ее приняло обиженное выражение.

— Почему же дома? — удивился Костя. — Что ж, она не знает, что тут случилось?

— Ну да, не знает! Как бы не так! Все кричат: «Сад померз!» А она говорит: «Никакого там сада нет. Одни прутики». И говорит: «Никаких таких яблонь с белыми цветами на свете не бывает, и никакие яблоки на дереве не растут, а на дереве растут только шишки да волчьи ягоды. Вот и всё». И говорит: «Ну и пусть эти прутики мерзнут — вот велика беда! В тайге таких прутиков сколько хочешь растет!»

Костя улучил минутку, когда Марфа Петровна отошла в сторону поглядеть яблоньку, которая ей показалась живой, и сказал ей:

— Марфа Петровна, я с вами в Горно-Алтайск поехать не смогу — ухожу в Кологош. Но вот о чем я вас попрошу: возьмите вы, пожалуйста, с собой этого бурундука… ну, Чечек эту, Чечек Торбогошеву! Пусть она своими глазами на живые яблони посмотрит — они сейчас цветут там… Если она поверит, то хорошая юннатка будет. Она на работу ловкая. И потом, она ведь из тайги. Там люди никогда яблонь не видали. Пускай она будет тем человеком, который в аил принесет яблоко!