Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести - [50]

«Во всем — солнце! Подумать только — во всем! — задумчиво повторял он про себя. — И в хлебе, и в мясе… Или вот эти дрова лежат у печки. Это не просто дрова, это скрытая энергия солнца, „консерв солнечных лучей“… И вот на окне бегония: родилась, растет, живет — живет потому, что на нее упал солнечный луч! Удивительно, удивительно все это, однако!..»

И, раскрыв книгу Тимирязева, он еще раз прочитал строчки, которые его особенно поразили:

«…Когда-то… на землю упал луч солнца, но он упал не на бесплодную почву, он упал на зеленую былинку пшеничного ростка, или, лучше сказать, на хлорофилловое зерно. Ударясь о него, он потух, перестал быть светом, но не исчез. Он только затратился на внутреннюю работу… вошел в состав хлеба, который послужил нам пищей. Он преобразился в наши мускулы, в наши нервы… Этот луч солнца согревает нас. Он приводит нас в движение. Быть может, в эту минуту он играет в нашем мозгу…»

Как обо всем этом рассказать юннатам, чтобы им и понятно было и интересно?

Костя в раздумье подошел к окну. Морозные узоры, которые утром тонким серебром застилали стекла, растаяли, оставив лишь по краям несколько сверкающих веточек. Высокий округлый конус большой горы Чейнеш-Кая, поседевший от снега, глядел в окно.

«Пригревает, однако… — подумал Костя, — весна подходит. Вот уж и ручейки на Чейнеш-Кая показались… Как блестят! Залезть бы наверх — звон теперь стоит на вершинах. Весеннее солнце идет!..»

— Эх, что ж это я! — спохватился он вдруг. — Сидел, сидел, а тетрадка пустая… Как бы мне свой доклад назвать? Ладно. «Луч солнца» — вот так и назову.

Костя опять уселся за стол. Но только взялся за карандаш, в дверь постучали:

— Костя! Кандыков!

«Нашли!» — с досадой подумал он, но затаил дух и решил не отвечать. Постучат и уйдут.

За дверью заспорили:

— Отойди, дай я постучу!

— А как будто я без рук!..

Стук раздался громче.

— Костя, открой!

— Чо кричишь? А может, его там нету?

— Мая, ты опять «чокаешь»? Вот Марфа Петровна услышит!.. Пусти-ка, дай я в скважину посмотрю!

— Ага, посмотришь! Уж я смотрела — там ключ торчит!

— Он там, он там, я в окно видела!

Костя встал и открыл дверь. Две девочки из пятого — Мая Вилисова и Эркелей Воробьева — стояли на пороге.

— Что это, однако, даже позаниматься не даете! — нахмурясь, сказал Костя. — Ну, что вам?

— Мы поспорили! — заявила, волнуясь и краснея, Мая Вилисова. — Я говорю, что не надо сразу Анатолю Яковличу, а Репейников сразу хочет к Анатолю Яковличу бежать.

— Ну, поспорили, так и ступайте к Настеньке. Она вожатая, а не я, — возразил Костя. — А я что вам?

— А потому, что Чечек у Лиды сочинение списала, — объяснила Мая. — Вот, чтобы ты ей сказал!

— Чечек очень боится Анатоля Яковлича… — робко добавила Эркелей. — Она очень боится… говорит: «Я тогда из школы убегу!»

— Придумала! — рассердился Костя. — Где она?

— На заднем крыльце сидит.

В коридоре зазвенел звонок, перемена кончилась.

— Костя, ты приди к нам на звено, а? — торопясь и дергая его за рукав, попросила Мая. — Ты ей лучше скажешь, а?

— Ладно. Может, приду, — ответил Костя, запирая кабинет на ключ. — Только и разбирай вас, сами разобраться не могут. Пионеры тоже!

Костя сказал «может, приду», а сам дождаться не мог, когда кончатся уроки. Конечно, он придет, раз дело касается Чечек. И вечно с этой глупой девчонкой случаются какие-то происшествия: то она с кем-нибудь подерется, то что-нибудь разобьет… А то вдруг поймает на деревне колхозную лошадь и умчится на ней в горы, в тайгу, к пасущимся там табунам, и потом объясняет, что очень соскучилась о лошадях… Вот уж оставил Яжнай Торбогошев заботу своему лучшему другу Косте!

Дружба Кости и Яжная началась из-за собаки, из-за желтого белозубого Кобаса. Костя вырастил щенка и уже приучал его охотиться на белок. И вот однажды Яжнай Торбогошев, алтайский мальчик из дальнего колхоза, увидел, что Кобаса тащит на аркане какой-то собачник. Кобас с любым зверем бросался в схватку, а людей боялся. Так он и погиб бы, если бы не Яжнай. Яжнай отнял Кобаса у собачника и, полузадушенного, притащил Косте. С тех пор и началась их дружба. И хотя учились они в разных классах — Яжнай был на год старше, — и хотя очень несхожи были характером — Костя был суров и малоразговорчив, а Яжнай ласков и мягок в обращении, — они отлично ладили.

Но вот наступило такое время, когда друзьям пришлось расстаться. Яжнай кончил седьмой класс и уехал в Барнаул, в техникум. Тогда был ясный, чуть-чуть грустный день. Чейнеш-Кая стояла подрумяненная осенней листвой кустарников, ютившихся у ее лиловых каменных обрывов. Приглушенно бурлила затихающая Катунь. Костя слушал ее шум и думал, что, наверно, устала она бушевать за лето…

В тот день в колхозе убирали последние гектары ржи. Костя тоже был в поле, вязал за жнейкой снопы. Уже вечерняя роса легла на травы, когда был связан последний сноп. Костя шел домой рядом с матерью и смотрел, как солнце заходит за высокую округлую Чейнеш-Кая. Гора стояла темная и тихая под оранжевым, закатным небом. И лес, растущий на ее вершине, казался густым, мохнатым венком, надетым на голову Чейнеш-Кая.

— А у нас кто-то есть, — сказала мать, — кто-то на крыльце сидит.