Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть: Повести - [104]

— Чечек, — крикнула маленькая босоногая Чоо-Чой, — гляди, русский к вашей бабушке пошел!

Чечек бросилась к бабушкиному аилу. Бригадир Тызыяков и худощавый русский человек стояли в аиле, и бабушка Тарынчак была тут же.

— Накорми гостя, Тарынчак, — сказал бригадир, — и пусть он у тебя ночует.

Бабушка Тарынчак весело закивала головой:

— Хорошо, хорошо! Чегень есть, сырчики есть… Накормлю, накормлю гостя!

— А я тебе сейчас еще кусок баранины пришлю — накорми получше!

— Ладно, ладно. Накормлю, накормлю!

Бригадир ушел. Русский стоял и оглядывался по сторонам. Он ничего не понимал по-алтайски и никогда не был в алтайском аиле. Чечек подметила, с каким удивлением разглядывал он черные от многолетней сажи стены аила из коры и жердей, шкуру дикого козла, лежащую на земляном полу около огня, высокую кадушку, в которой бабушка квасит чегень. Понемногу лицо его хмурилось, косматые брови все больше сдвигались.

— Как может человек жить здесь? — сказал он сам себе.

— Кто привыкнет, тот может, — сказала Чечек.

— Ты по-русски говоришь? — обрадовался гость. — Вот как чудесно! А я думаю: как же нам с бабушкой объясняться? Она по-русски не понимает, а я ни одного алтайского слова не знаю.

Чечек засмеялась:

— А что ж такого? Я в русской школе учусь.

И пока бабушка хлопотала, собирая ужин, Чечек познакомилась и подружилась с гостем. Приезжий сказал, что он кинооператор, что зовут его Андрей Никитич и что приехал он издалека — из самой Москвы. Чечек, услышав слово «Москва», так вся и загорелась. А какая она, Москва? А какие там дома? А какие улицы? А какой Кремль? А правда, что над Кремлем всегда красные звезды горят?

Андрей Никитич охотно отвечал Чечек, рассказывал о больших домах и широких улицах, о богатых магазинах, о красивых театрах, о ярких фонарях, которые горят всю ночь, о трамваях и троллейбусах, которые движутся электричеством, о прекрасных Дворцах пионеров, где устраиваются для детей вечера, спектакли, лекции, где дети работают в разных кружках — делают модели, вышивают, учатся музыке…

А бабушка Тарынчак тем временем выкладывала на кошму свои запасы. Достала с решетки над очагом свежий кусок сырчика, зачерпнула в кадке чегеня, разрезала кусок баранины, который принесла ей румяная Катерина, наложила в миску толкана. С полочки, привешенной к наклонным жердям, сняла кусок черствого хлеба и тоже подала. Дают бабушке Тарынчак хлеба, а она его и не ест почти. А зачем хлеб? Толкан есть, сырчик есть, чегень есть, молоко есть…

Андрей Никитич поел баранины, выпил кружку кислого чегеня.

— Спасибо, бабушка, — сказал он, — больше не могу.

Но Чечек живо вмешалась:

— Как же так, Андрей Никитич? А сырчик не кушали! И толкан не кушали! У нас так нельзя — бабушка обидеться может!.. — И добавила по-алтайски: — Бабушка, гость не кушает, ты его плохо угощаешь.

Бабушка Тарынчак всполошилась.

— Кушайте, пожалуйста, кушайте! — заговорила она по-алтайски, улыбаясь и кивая головой.

Бабушка крепко держалась древнего алтайского обычая — накормить гостя досыта, подать гостю все, что он захочет, и крепко обижалась, если гость отказывался от ее угощения.

Андрей Никитич съел еще кусок мяса, потом съел кусок сырчика — жесткой творожной лепешки, высушенной над огнем очага. Сырчик он еле проглотил и запил кислым чегенем.

— Спасибо, бабушка, спасибо! — сказал он, кланяясь. — Я больше не хочу.

Бабушка Тарынчак обернулась к Чечек:

— Что он говорит?

У Чечек лукаво блеснули глаза.

— Он говорит: дай еще чего-нибудь!

Бабушка засуетилась. Вот еще есть вяленое мясо…

Андрей Никитич, увидев новый кусок мяса, замахал руками:

— Да я сыт, спасибо!

Но Чечек, пряча улыбку, покачала головой:

— Нельзя, нельзя! Хоть кусочек скушайте, а то бабушка обидится!

Андрей Никитич отведал вяленого мяса, а бабушка все кивала головой и просила еще покушать.

— Чечек! — взмолился Андрей Никитич. — Ну ты скажи бабушке, объясни ей, что я сыт. Понимаешь? Сыт!

— Да она мне не верит, — ответила Чечек.

— Ну, тогда я сам скажу. Как по-алтайски сказать: «Спасибо, я сыт?»

— Это по-алтайски надо так сказать: «Тойбодым!»[20]

— Тойбодым, бабушка, тойбодым! — обратился Андрей Никитич к бабушке Тарынчак.

Та слегка растерянно посмотрела на гостя, а Чечек, задыхаясь от смеха, отскочила в темный угол, к кадушке с чегенем.

— Ну что ж ты, бабушка! — сказала она. — Дай гостю еще чего-нибудь. У тебя в кошелке яйца есть, а ты и забыла.

— А сейчас, сейчас! — обрадовалась бабушка.

И, живо достав кошелку с яйцами, принялась жарить яичницу. Андрей Никитич вскочил:

— Да что же это такое? Да я тойбодым, тойбодым! Ну что мне с нею делать?!

Чечек не выдержала и, взорвавшись смехом, повалилась на разостланную шкуру козла. Бабушка Тарынчак, подозревая какую-то шалость, смотрела на нее. А Андрей Никитич догадался:

— Ты что это придумала, а? Ты, видно, меня не тем словам научила? Ах, разбойница, ну погоди ты у меня! Приедешь в Москву — я тебе припомню, я тебя еще не так накормлю!..

А бабушка уже подавала яичницу, принимаясь снова угощать гостя.

— Да он сыт, бабушка, сыт! — смеясь, объяснила Чечек. — Уж он давно сыт — это я нарочно такие слова ему сказала. Оставь его, бабушка, дай ему отдохнуть!