Том 2. Поэзоантракт - [5]

Унылы холодные зори,

И мглисты бесцветные дни,

А ночи, как горе, глубоки,

Как злоба, жестоки они.

Рыдают воспетые ветры,

Поют панихиду моря,

Листву осыпают деревья

В июне, как в дни сентября.

2

Сияет торжественно лавра,

Но сумрачны лики икон;

Выходит старейший епископ

Из врат алтаря на амвон.

Выходит за ним духовенство, —

Оно в золоченой парче.

Кадило пылает в лампаде,

Лампада мерцает в свече.

Толпой окруженный народа,

Подходит к собору кортэж;

Но где же стенанья и слезы,

И скорбные возгласы где ж?

В толпе и природе затишье —

Ни жалоб, ни воплей, ни слез:

Когда умирают поэты,

Земное под чарами грез.

Несут светлоокие люди

Таинственный гроб к алтарю,

И славят церковные хоры

Загробного мира зарю.

Над гробом склонился преемник —

Безмолвен, как строгий гранит —

С негреющим солнцем во взоре

И лунною сенью ланит.

Он смотрит на первую маску:

Смерть шутит жестоко и зло…

Он видит — как лилии руки,

Он видит — как мрамор чело.

3

Что смолкли церковные хоры?

Что, в диве, склонилась толпа? —

С небес светозарною дымкой

Сквозь купол струится тропа.

По этой тропе лучезарной

Снисходит поющий эдем;

То звуки нездешних мелодий!

То строфы нездешних поэм!

Очнулся скорбящий наследник,

Он вещую руку простер;

И солнце зажглося во взоре,

И вспыхнула речь, как костер.

— Живи! — он воскликнул; и тотчас

Поднялся из гроба поэт;

Он был — весь восторг вдохновенья,

Он был — весь величье и свет!

Он принял от ангела лиру

И молвил, отбросив аккорд,

Земною кончиною счастлив,

Загробным рождением горд:

— О, люди друг другу не верят…

Но лгать им не станет мертвец:

Я песней тебя короную,

И ты — мой наследник, певец!..

4

Когда же расплылось виденье, —

Как жизнь, неразгаданный гроб

Хранил в себе прах, еще юный,

И ждал его червь-землекоп.

От чар пробужденная лавра

Не знала, — то чудо иль сон?…

То знал коронованный песней,

Но тайну не вытаит он.

Бряцала ли лира в соборе,

Спускался ль заоблачный мир,

И кто был преемник поэта —

Пророк или просто факир?…

1908. 17-го окт.

Призрак великой царицы (баллада)

Глава Екатерины Великой —

Великая глава русской истории.

Автор

Я шел крещенским лесом,

Сквозистым и немым,

Мучительной и смутной

Тревогою томим,

Ночь зимняя дышала

Морозно на меня,

Луна лучи бросала

Холодного огня.

Таинственностью леса

И ночи тьмой смущен,

Я шел, и мне казалось,

Что кем-то окружен —

Холодным, как дорога,

Нездешним, словно Бог,

Неясным, как тревога,

Но кем, — я знать не мог.

Деревья заредели

И вышел в поле я;

А там, вдали, мерцали

Уж огоньки жилья.

Загадочной тревогой

Все более томим,

На лес я обернулся,

Завороженный им:

На ели-исполины

Луна, бросая свет,

Второй Екатерины

Чертила силуэт.

Казалось мне: три ели

Как в сказочном кругу,

Царицу воплощали

В сверкающем снегу.

Казалось, три вершины

В слиянии своем —

Глава Екатерины

Под белым париком.

Ветвей же пирамида

Подсказывала мне,

Что в мантии царица

Предстала при луне.

Красивой головою

Она качала вновь:

Знать, ветром колебались

Вершины их стволов.

Прорезали мгновенно

Мне мысли мозг, как бич,

И мог я вдохновенно

Виденья смысл постичь:

Царицы привиденье

Над лесом, в тихом сне,

Всей жизни измененье

Вещало молча мне.

Я вспомнил, что в сияньи

Порфиры золотой

Она не мало блага

Вершила над страной;

И вспомнил я преданье,

Что этим же путем

Из города, при море,

Рожденного Петром,

Она езжала часто

До шведского дворца,

Доставшегося смертью

Последнего борца:

Что ею на дороге

Поставлены везде

Внушительные боги

В чугунной красоте;

Что эти истуканы,

Признательные ей

За их созданье, призрак

Являют для очей.

И мысли, как зарницы,

Сверкали в голове

Пред призраком царицы

В морозной синеве.

И как все изменилось

Под царственным венцом,

Так мне теперь казалось —

И в бытии моем

Произойдет по воле

Великой из цариц…

И я на снежном поле

Упал пред нею ниц.

1907

Снежная летаргия (этюд)

Посв. И.А. Дашкевичу

Вам, чьи прекрасные уроки

В душе запечатлели след,

Вам посвящает эти строки

Вас понимающий поэт.

В них не таится смысл глубокий

И мысли в них великой нет,

Но в них надежна вера в свет —

Кипучей молодости соки.

Примите ж, друг мой дорогой,

Этюд, подсказанный душой —

Дитя минуты вдохновенья,

Безвестный автор просит Вас

Мольбой своих печальных глаз

Не похвалы, а снисхожденья.

I

От подводных ключей незамерзшая,

  Речка льется, поспешная синяя;

Лишь природа, зимою обмершая,

  Заколдована в снежном унынии.

Оголились деревья кудрявые,

  Притаились за речкой застенчиво —

Словно витязь, увенчанный славою,

  Вдруг развенчан судьбою изменчивой.

Солнце, пылкое в летние месяцы,

  Утомилося жизнью палящею,

Бредом солнцу минувшее грезится,

  И отрадно ему настоящее.

Часто люди, безделицей каждою

  Увлекаясь, палятся порывами

И, упившись мучительной жаждою,

  Отдыхают мечтами счастливыми.

II

Я иду и ищу по наитию

  В лабиринте лесном указания;

А тропа ариадниной нитию

  Сокращает пути расстояния.

Много символов мира далекого:

  Духа доброго, Зла инфузорию,

Вплоть до Бога, Собою высокого, —

  Мог найти в сосен, елок узоре я.

Вот я вижу лицо Мефистофеля —

  Два рожка и бородка козлиная;

Рядом с ним выплывают два профиля —

  Чертенята с улыбкой змеиною.

Отстрани от меня нечестивого,

  От соблазна избавив угарного;

Силой разума, злого и льстивого,

  Да не сделают мне зла коварного.

Вот три ели слились в одной линии

  И одною мерешатся издали.

Что за символ над снежной пустынею,