Том 2. Поэмы - [5]

Прости!.. Прости же… Навсегда;

Прости! Навек!.. Как счастлив будешь,

Ах!.. Вспомни обо мне тогда…

Тогда!.. Быть может, уж могилой

Желанной скрыта буду я;

Быть может… Скажешь ты уныло:

Она любила и меня!..»

И девы бледные ланиты,

Почти потухшие глаза,

Смущенный лик, тоской убитый,

Не освежит одна слеза!..

И только рвутся вопли муки…

Она берет его за руки

И в поле темное спешит,

Где чрез утесы путь лежит.

XXIX

Идут, идут; остановились,

Вздохнув, назад оборотились;

Но роковой ударил час…

Раздался выстрел – и как раз

Мой пленник падает. Не муку,

Но смерть изображает взор;

Кладет на сердце тихо руку…

Так медленно по скату гор,

На солнце искрами блистая,

Спадает глыба снеговая.

Как вместе с ним поражена,

Без чувства падает она;

Как будто пуля роковая

Одним ударом, в один миг,

Обеих вдруг сразила их.

………………

XXX

Но очи русского смыкает

Уж смерть холодною рукой;

Он вздох последний испускает,

И он уж там – и кровь рекой

Застыла в жилах охладевших;

В его руках оцепеневших

Еще кинжал блестя лежит;

В его всех чувствах онемевших

Навеки жизнь уж не горит,

Навеки радость не блестит.

XXXI

Меж тем черкес, с улыбкой злобной,

Выходит из глуши дерев.

И волку хищному подобный,

Бросает взор… Стоит… Без слов,

Ногою гордой попирает

Убитого… Увидел он,

Что тщетно потерял патрон;

И вновь чрез горы убегает.

XXXII

Но вот она очнулась вдруг;

И ищет пленника очами.

Черкешенка! Где, где твой друг…

Его уж нет. Она слезами

Не может ужас выражать,

Не может крови омывать.

И взор ее как бы безумный

Порыв любви изобразил;

Она страдала. Ветер шумный,

Свистя, покров ее клубил!..

Встает… И скорыми шагами

Пошла с потупленной главой,

Через поляну – за холмами

Сокрылась вдруг в тени ночной.

XXXIII

Она уж к Тереку подходит;

Увы, зачем, зачем она

Так робко взором вкруг обводит,

Ужасной грустию полна?..

И долго на бегущи волны

Она глядит. И взор безмолвный

Блестит звездой в полночной тьме.

Она на каменной скале:

«О, русский! Русский!!!» – восклицает.

Плеснули волны при луне,

Об берег брызнули оне!..

И дева с шумом исчезает.

Покров лишь белый выплывает,

Несется по глухим волнам:

Остаток грустный и печальный

Плывет, как саван погребальный,

И скрылся к каменным скалам.

XXXIV

Но кто убийца их жестокой?

Он был с седою бородой;

Не видя девы черноокой,

Сокрылся он в глуши лесной.

Увы! То был отец несчастный!

Быть может, он ее сгубил;

И тот свинец его опасный

Дочь вместе с пленником убил?

Не знает он, она сокрылась,

И с ночи той уж не явилась.

Черкес! Где дочь твоя? Глядишь,

Но уж ее не возвратишь!!.

XXXV

Поутру труп оледенелый

Нашли на пенистых брегах.

Он хладен был, окостенелый;

Казалось, на ее устах

Остался голос прежней муки;

Казалось, жалостные звуки

Еще не смолкли на губах;

Узнали все. Но поздно было!

– Отец! Убийца ты ее;

Где упование твое?

Терзайся век! Живи уныло!..

Ее уж нет. – И за тобой

Повсюду призрак роковой.

Кто гроб ее тебе укажет?

Беги! Ищи ее везде!!!..

«Где дочь моя?» и отзыв скажет:

Где?..

Корсар

Longtemps il eut le sort prospére

Dans ce métier si dangereux.

Las! Il devient trop téméraire

Pour avoir été trop heureux.

La Harpe.[5]

Поэма

Часть I

Друзья, взгляните на меня!

Я бледен, худ, потухла радость

В очах моих, как блеск огня;

Моя давно увяла младость,

Давно, давно нет ясных дней,

Давно нет цели упованья!..

Исчезло всё!.. Одни страданья

Еще горят в душе моей.

*

Я не видал своих родимых, –

Чужой семьей воскормлен я;

Один лишь брат был у меня,

Предмет всех радостей любимых.

Его я старе годом был,

Но он равно меня любил,

Равно мы слезы проливали,

Когда всё спит во тьме ночной,

Равно мы горе поверяли

Друг другу жаркою душой!..

Нам очарованное счастье

Мелькало редко иногда!..

Увы! – не зрели мы ненастья,

Нам угрожавшего тогда.

*

Мой умер брат! – перед очами

Еще теперь тот страшный час,

Когда в ногах его с слезами

Сидел. Ах! – я не зрел ни раз

Столь милой смерти хладной муки:

Сложив крестообразно руки,

Несчастный тихо угасал,

И бледны впалые ланиты

И смертный взор, тоской убитый,

В подушке бедный сокрывал.

Он умер! – страшным восклицаньем

Сражен я вдруг был с содроганьем,

Но сожаленье, не любовь

Согрели жизнь мою и кровь…

*

С тех пор с обманутой душою

Ко всем я недоверчив стал.

Ах! Не под кровлею родною

Я был тогда – и увядал.

Не мог с улыбкою смиренья

С тех пор я всё переносить:

Насмешки, гордости презренья…

Я мог лишь пламенней любить.

Самим собою недоволен,

Желая быть спокоен, волен,

Я часто по лесам бродил

И только там душою жил,

Глядел в раздумии глубоком,

Когда на дереве высоком

Певец незримый напевал

Веселье, радость и свободу,

Как нежно вдруг ослабевал,

Как он, треща, свистал, щелка́л,

Как по лазоревому своду

На легких крылиях порхал,

И непонятное волненье

В душе я сильно ощущал.

Всегда любя уединенье,

Возненавидя шумный свет,

Узнав неверной жизни цену,

В сердцах людей нашед измену,

Утратив жизни лучший цвет,

Ожесточился я – угрюмой

Душа моя смутилась думой;

Не могши более страдать,

Я вдруг решился убежать.

*

Настала ночь… Я встал печально

С постели, грустью омрачен.

Во всем дому глубокий сон.

Хотелось мне хоть взор прощальный

На место бросить то, где я

Так долго жил в тиши безвестной,

Где жизни тень всегда прелестной

Беспечно встретила меня.

Я взял кинжал; два пистолета

На мне за кожаным ремнем

Звенели. Я страшился света

Луны в безмолвии ночном…