Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны - [46]

Жилище священника стояло в стороне от поселка, посреди поля, где повсюду торчали толстые пни, увенчанные высокими белоснежными шапками. Кругом нельзя было заметить ни деревца, ни даже кустика, а самому дому был присущ тот вид угрюмой незавершенности, который столь обычен в недавно заселенных местах, где все возводится в спешке. Внутри, однако, он производил совсем другое впечатление благодаря царившим там безукоризненному порядку и благодатному теплу.

Все общество очутилось в комнате, обставленной как гостиная; впрочем, она нередко служила и кухней, о чем свидетельствовали кастрюли и сковородки, которые помещались возле большого очага. В нем пылал такой веселый огонь, что Луиза могла бы и не зажигать свечи: его света было вполне достаточно, чтобы разглядеть скудное убранство комнаты. Посреди чисто выметенного пола лежал лоскутный коврик, какие и до сих пор можно видеть в фермерских домах. Чайный столик, пяльцы Луизы и старомодный книжный шкаф красного дерева говорили, казалось, о некотором достатке, но обеденный стол, стулья и остальная мебель были очень простыми и дешевыми. На стенах висели вышивки и карандашные рисунки, но если первые, не отличаясь большой оригинальностью, показывали некоторое искусство в выполнении, вторые были лишены даже и такого достоинства.

На одном из них изображена была могильная плита, над которой склонилась рыдающая девушка, а в отдалении виднелась церковь с романскими окнами. На плите можно было различать написанные столбиком даты рождений и смертей, и каждый умерший носил фамилию «Грант». Бросив беглый взгляд на этот рисунок, молодой охотник узнал все, что можно было узнать о семье священника. Он понял, что мистер Грант вдовец, схоронивший пятерых детей, и что эта скромная и робкая девушка, которой он помог перебраться через ручей, была единственной из его близких, кого смерть пощадила. Они остались совсем одни на свете, и от этого нежная заботливость, которой Луиза окружила отца, казалась еще прекраснее.

Молодой охотник успел заметить все это, пока они усаживались у очага и беседа еще не возобновилась. Затем, когда каждый устроился как мог удобнее и Луиза, сняв выцветшую шелковую мантилью и широкополую шляпу, которые хотя и шли к ее милому личику, все же мало годились для такой холодной зимы, опустилась на стул между молодым охотником и ее отцом, последний вернулся к прерванному разговору.

— Надеюсь, мой юный друг,— сказал он,— что полученное вами воспитание заставило вас забыть о мстительности, которую вы могли унаследовать от ваших предков,— ведь, насколько я понял из слов Джона, некоторые из них принадлежали к племени делаваров. Не поймите меня ложно: добродетели души, разумеется, не зависят от цвета кожи или от происхождения, и, может быть, потомок народа, некогда владевшего этими горами, как никто другой, имеет право считать свою совесть чистой.

Индеец торжественно повернулся к священнику и, сопровождая свою речь величественными жестами, свойственными его племени, произнес:

— Отец, лето твоей жизни еще не прошло, и тело твое молодо. Поднимись здесь на самую высокую гору и погляди кругом. Все, что ты увидишь между тем краем неба, где солнце поднимается, и тем, где оно садится, между тем местом, где родятся истоки Кривой реки [40]и тем, где ее путь заслоняют горы, принадлежит ему. В его жилах течет делаварская кровь, и право его велико. Но брат Микуона справедлив, он разделит эти земли на две равные части, как река делит долину пополам, и скажет Молодому Орлу: «Сын делаваров! Возьми ее, владей ею и будь вождем в стране своих отцов!»

— Этого никогда не будет! — вскричал молодой охотник с такой яростью, что священник и его дочь, завороженные речью индейца, невольно вздрогнули,— Скорей лесной волк откажется от добычи, чем этот человек расстанется со своим богатством, к которому он подобрался извилистым путем змеи.

— Умолкни, сын, мой, умолкни!— перебил его мистер Грант.— Искорени гнев из своего сердца. Вред, который судья Темпл случайно причинил тебе, усилил боль от обид, нанесенных твоим предкам. Но помни: поступок судьи был следствием простой неосторожности, а твои предки лишились своих земель из-за политических перемен, которые уже не раз смиряли гордость царей и стирали могучие царства с лица земли. Где теперь филистимляне, столь часто державшие в рабстве детей израилевых? И где Вавилон, купавшийся в роскоши и пороке и в безумной гордыне своей нарекавший себя повелителем народов? И не забывай молитвы, с которой мы обращаемся к вседержителю: «Прости врагов наших, и гонителей наших, и обижающих нас и смягчи их сердца». Не судья Темпл обездолил твоих соплеменников, но весь его народ, рана же твоя заживет очень скоро.

— Рана! — повторил юноша, в сильнейшем волнении расхаживая по комнате.— Или вы полагаете, сэр, что я считаю его убийцей? О нет! Он слишком хитер и слишком труслив для такого преступления. Однако пусть он и его дочь купаются в роскоши, возмездие их не минует. Нет, нет,— продолжал он уже спокойнее,— это могиканин заподозрил его в желании убить меня, я же не придаю своей ране никакого значения.