Том 2. Карусель. Дым без огня. Неживой зверь - [18]

– А у нас в прошлом годе жил на даче один мальчик, так ему было сорок лет. Даже больше – сорок десять.

– Сорок десять не бывает, – говорит Надя. – Сорок пять бывает.

– Нет, бывает! Очень даже бывает.

– Нет, не бывает!

– Нет, бывает!

– Нет, не бывает!

– Ду-ура!

Надя срывается с места и бежит к обидчику с поднятым кулаком, но в это время из калитки выходят два гуся, вытягивают шеи, озираются с оскорбленным недоумением и, медленно переваливаясь, идут в сарай.

– Какие большие гуси! – с почтением шепчет Варя. – Сколько им лет?

– Это еще молодые, – деловито хмурит брови Сережа. – Лет по двадцать.

– А у нас сегодня Катя осрамилась, – рассказывает Надя. – Пошла на балкон в одной юбке, а там гуси гуляют.

– Она еще маленькая, не понимает про неприличное, – заступается Оля.

– А к нам скоро Митя приедет, – рассказывает Петя. – Он большой. В корпусе учится на генерала. Будет генералом – он вас тут всех подтянет! Го! Го! Он как поедет на лошади, так будешь знать! Он тебе покажет!

Девочки притихли. Сережа покраснел, посопел носом.

– Мне все равно! Я сам генералом буду. Пожарным. Это, небось, получше, чем простой генерал. Пожарным даже жениться нельзя.

– Мо-ожно!

– Нет, нельзя!

– А я тебе говорю, что можно!

– Ну и дурак!

– Сам болван!

– Няня, они дерутся! – кричит Оля в сторону дачи.

Но из дачи никто не выходит, и разговор продолжается.

– Папа на автомобиле катался, – рассказывает Петя. – Очень скоро. Пятнадцать верст в час.

– Это что! – не уступает Сережа. – А вот бывают такие лошади – иноходцы называются – так те бегают ух как скоро. Ни за что не догонишь! Я умею ездить верхом, а ты нет.

– А когда же ты ездил верхом?

– Да уж ездил, тебя не спросил.

– И никогда ты не ездил.

– И не ездил, да умею, а ты не умеешь!

– А Катина мама умеет на пароходе ездить, – говорит Оля. – Ей-Богу!

– Врет она все!

– Нет, вот тебе крест, ей-Богу!

– Не надо божиться, – делает Надя бабье лицо. – Божиться – грех. Бог накажет.

– А я раз черта видел, – говорит Петя.

– Врешь! – решает Сережа.

– Нет, видел.

– Ну так какой же он?

– Как какой? Известно, какой – противный.

– А что же он, летает?

Петя молчит минуту, чувствуя какой-то подвох, потом деликатно меняет тему разговора:

– Я никогда не буду жениться. Нынче приданого-то не дают.

– А няниной Поле стеганое одеяло дали! – говорит Сережа. – Вот бы мне стеганое одеяло!

– А я буду акробатом. Вот так! Вот так!

Петя ложится животом на забор и болтает ногами.

– Петька! Петька-а! – кричит голос из окна. – Опять штаны рвать! Слезешь ты мне или нет?! Этакий скверный мальчишка!

Петя слезает смущенный, но делает вид, что все это – сущие пустяки.

Остальная компания тоже сконфужена за него.

Надя опять рвет что-то с куста и, сморщившись, жует и сплевывает.

– Ты что ешь? – спрашивает Оля.

– Черную смородину.

– А отчего она красная?

– Оттого что зеленая.

– Теперь я буду есть, а ты спрашивай.

Началась новая игра.

– А когда я буду генералом… – сказал Сережа.

Мальчики обнялись и зашагали, толкуя о своих генеральских делах.

Митенька

Митенька проснулся и очень удивился: вместо веселой, голубенькой стенки своей детской он увидал серую суконку с гвоздиками Суконка чуть-чуть шевелилась, глухо пристукивала, и Митенька от этого сам немножко потряхивался.

– Зареветь, или, уж так и быть, не реветь? – призадумался он на одну минутку и вдруг понял, что с ним происходит самое любимое и самое радостное: он едет по железной дороге.

Понял, брыкнул ногами и свесил голову вниз. Ух, как высоко. А внизу люди живут, с корзинками, с чемоданами.

– Мама! Вставай! Приехали в Вержболово! Эка какая лентюшка, все проспишь. Так, братец мой, нельзя!

Мама подошла, совсем маленькая – одна голова видна.

– Чего ты вскочил? Спал бы еще. Рано.

Митенька покрутил круглым, веснущатым носиком.

– Нет, братец ты мой. Мне работать пора. Подай-ка сюда моих солдат.

Мама дала ему коробочку. Солдаты были хорошие, крупные, все как на подбор. У одного был отломан кусок сабли, но это значило только, что он храбрее всех.

Началось строевое ученье.

Митенька знал только одну команду: «напле-чо!». Но и с этими небольшими познаниями, если применять их толково и умеючи, можно достигнуть великолепных результатов.

– Напле-чо! – рычал Митенька басом и, нахмурив те места, где у взрослых бывают брови, сажал солдата к себе на плечо.

– Ну, иди, воин, одеваться пора.

Митеньку сняли с верхней скамейки и стали одевать. Внизу, кроме мамы, оказались две дамы, которые притворялись, будто им решительно все равно, что они едут по железной дороге. Одна читала книжку, другая зевала.

Мимо окошка пробежал длинный товарный поезд, а они даже головы не повернули. Вот хитрые, как притворяются!

– Мама! А как же железная дорога ночью ходит? А?

Мама не отвечала, собирая Митенькины вещи.

– Мама! Как же она ходит ночью?

– Ходит, ходит, не приставай.

– А как же волки? А? Мама, как же волки?

Мама опять молчала.

– Ведь волки могут ее съесть. А? Как же она не боится?

Но мама, видно, сама немного понимала в этих делах, потому что вместо прямого и точного ответа предложила Митеньке хоть на минутку заткнуть себе рот.

– Не мешай. Нужно папины сигары подальше спрятать, а то найдут на таможне – беда будет.