Том 2. Измерение вещей - [4]

— Хорошо, — сказал папа, — но не хватает огурцов.

Мама неприлично заржала, отчего горничные сильно сконфузились и принялись рассматривать узор на скатерти.

Папа выпил еще и вдруг, схватив маму, посадил ее на буфет.

У мамы взбилась седая пышная прическа, на лице проступили красные пятна, и, в общем, рожа была возбужденная.

Папа подтянул свои штаны и начал тост.

Но тут открылся в полу люк, и оттуда вылез монах.

Горничные так переконфузились, что одну начало рвать. Наташа держала свою подругу за лоб, стараясь скрыть безобразие.

Монах, который вылез из-под пола, прицелился кулаком в папино ухо, да как треснет!

Папа так и шлепнулся на стул, не окончив тоста.

Тогда монах подошел к маме и ударил ее как-то снизу, — не то рукой, не то ногой.

Мама принялась кричать и звать на помощь.

А монах схватил за шиворот обеих горничных и, помотав ими по воздуху, отпустил.

Потом, никем не замеченный, монах скрылся опять под пол и закрыл за собою люк.

Очень долго ни мама, ни папа, ни горничная Наташа не могли прийти в себя. Но потом, отдышавшись и приведя себя в порядок, они все выпили по рюмочке и сели за стол закусить шинкованной капусткой.

Выпив еще по рюмочке, все посидели, мирно беседуя.

Вдруг папа побагровел и принялся кричать.

— Что! Что! — кричал папа. — Вы считаете меня за мелочного человека! Вы смотрите на меня как на неудачника! Я вам не приживальщик! Сами вы негодяи!

Мама и горничная Наташа выбежали из столовой и заперлись на кухне.

— Пошел, забулдыга! Пошел, чертово копыто! — шептала мама в ужасе окончательно сконфуженной Наташе.

А папа сидел в столовой до утра и орал, пока не взял папку с делами, одел белую фуражку и скромно пошел на службу.

31 мая 1929

4. «Елена Ивановна — Ну вот, Фадей Иванович, всё дожди…»

Елена Ивановна — Ну вот, Фадей Иванович все дожди идут.

Папаша — Да не говорите Елена Ивановна, покосы гибнут.

Елена Ивановна — Хорошо нам под крышей сидеть, а вот каково если кто в поле? А?

Папаша — Плохо бездомному страннику,

Елена Ивановна — Вам ещё чаю налить?

Папаша — Плесни ещё полстаканчика.

(Пауза).(Папаша попил чаю и задремал.)

Елена Ивановна — И Ольга чего-то не пишет.

Папаша — (Бормочет.)

Елена Ивановна — Не пишет и не пишет.

Папаша — Как не пишет?

Елена Ивановна — Ольга, говорю, не пишет.

Папаша — То есть как Ольга?

Елена Ивановна — Да Ольга, что, ты не знаешь Ольгу?

Папаша — Ах, Ольга? Ну и что же она?

Елена Ивановна — Да вот, не пишет, говорю.

Папаша — Ай ай ай.

Рахтанов (проходя) — А Сергей сделал Ольге предложение. (Уходит).

Елена Ивановна — Сергей, да что он! А она? (Папаше). Слышал?

Папаша — Что?

Елена Ивановна — Сергей! Предложение!

Папаша — Ну а он?

Елена Ивановна — Ольге.

Папаша — Что не пишет?

Елена Ивановна — Вступить в брак.

Папаша — Ай ай ай.

Елена Ивановна — Какая пертурбация.

Рахтанов — Коля продавил металлический диван. Вот.

Елена Ивановна — Постой, постой, как же это?

Папаша (скоро) — Ужасно, ужасно, какая катастрофа они продавили металлический диван.

Елена Ивановна — Вот доверь металлический диван, так тотчас и продавить норовят.

Рахтанов (проходит и хлопает до и после) — А Коля во вторник съел дом.

Елена Ивановна — Ну, так и есть. Он

<май 1929>

5. «На набережной нашей реки…»

На набережной нашей реки собралось очень много народу. В реке тонул командир полка Сепунов. Он захлебывался, выскакивал из воды по живот, кричал и опять тонул в воде. Руками он колотил во все стороны и опять кричал, чтоб его спасли.

Народ стоял на берегу и мрачно смотрел.

— Утонет, — сказал Кузьма.

— Ясно, что утонет, — подтвердил человек в картузе.

И действительно, командир полка утонул.

Народ начал расходиться.

<1–6 июня 1929>

6. «Тетерник, входя и здороваясь: Здравствуйте! Здравствуйте!..»

Тетерник (входя и здороваясь): Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте! Здравствуйте!

Камушков: Вы однако не очень точны. Мы ждем вас уже порядочно.

Грек: Да-да-да. Мы вас поджидаем.

Лампов: Ну говори, чего опоздал?

Тетерник (смотря на часы): Да разве я опоздал? Да, вообще-то есть… Ну ладно!

Камушков: Хорошо. Я продолжаю.

Грек: Да-да-да. Давайте, правда.

Все рассаживаются по своим местам и замолкают.

Камушков: Не говоря по нескольку раз об одном и том же, скажу: мы должны выдумать название.

Грек и Лампов: Слышали!

Камушков (передразнивая): Слышали! Вот и нужно название выдумать. Грек!

(Грек встает.)

Камушков: Какое ты выдумал название?

Грек: Ныпырсытет.

Камушков: Не годится. Ну подумай сам — что же это за название такое? Не звучит, ничего не значит, глупое. — Да встань ты как следует! — Ну теперь говори: почему ты предложил это глупое название?

Грек: Да-да-да. Название, верно, не годится.

Камушков: Сам понимаешь. Садись. — Люди, надо выдумать хорошее название. Лампов! (Лампов встает.) Какое название ты предлагаешь?

Лампов: Предлагаю: «Краковяк». Или «Студень», или «Мой Савок». Что? не нравится? Ну тогда: «Вершина всего», «Глицириновый отец», «Мортира и свеча»…

Камушков (махая руками): Садись! Садись!..

26 декабря 1929 года

1930

7. «Иван Григорьевич Кантов шёл…»

Иван Григорьевич Кантов шёл, опираясь на палку и переступая важно, по-гусиному. Он шел по Гусеву переулку и нёс под мышкой гуся.

— Куда идёшь? — окликнул Ивана Григорьевича Пономарёв.