Том 2. Докука и балагурье - [50]

Лужанки. — См.: В. И. Бондаренко. Очерки Кирсановского уезда.

Крес — искра, огонь, вызванный ударом из камня, небесный свет.

Водыльник — водяник.

Остудное — постылое.

Торок — порыв ветра.

Мокуша — древнеславянская Мокошь, хранительница молнийного небесного огня.

Бродницы — сторожили броды.

Нежит — См.: Ф. И. Буслаев. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861.

Ярец — название мая.

Яроводье — сильный разлив весенних вод.

Мавки — горные русалки, живут на вершинах. Мавки маны (manes) — души умерших.

Буян — холм, гора.

Буйвище — кладбище (гноище).

Жальники — общие могилы.

Волосатка — Домовиха.

Гукать — кликать, звать, закликать.

Волшанские жеребья — вещие. Волшан, Волот — волхв Волот Волотович — собеседник премудрого царя Давыда Евсеевича в «Стихе Иерусалимском» и в «Книге голубиной». См: П. А. Бессонов. Калики перехожие. М., 1861. Волот — великан. Волотоман — исполин.

Резвый жеребий — решительный.

Зель — молодая озимь до колошенья.

Коловертыш — помощник ведьмы. См.: В. И. Бондаренко. Очерки Кирсановского уезда.

Ховала — олицетворение зарницы. Ховать — прятать, хоронить. Ховалы — зарницы. См.: А. Н. Афанасьев. Поэтические воззрения.

Мара-Марена — Морана, богиня смерти, зимы, ночи. См.: А. А. Потебня. Объяснения.

Птица Могуль — в былине-сказке о «Ваньке Удовкине сыне» помогает Ваньке в благодарность за сохранение птенцов.

Марун — морской Бог (mare). Я нашел изображение его (сучок) на острове Вандроке (Оландские острова) на скалах осенью 1910 года.

Сталло — Stahlmann — стальной человек, закованный в латы, лопарский богатырь. Конечно, такого богатыря баюкал в лесу олень, не человек. См.: Н. Харузин. Русские лопари. М., 1890; А. Ященко. Несколько слов о русской Лапландии. Этнограф. Обоз. 1892. Кн. XII.

Рожаница. — См.: Акад. А. Н. Веселовский. Судьба-доля в народных представлениях славян. Разыскания. XII–XVII. Вып. 5. СПб., 1889.

Косари — народное название головы Млечного пути.

Становище — Млечный путь.

Злыдни — олицетворение Недоли.

Затор — задержка в пути.

Зорит — зарница зорит хлеб — ускоряет дозревание (Народное поверье).

Осек — засека, лес с покосом за изгородью.

Измоделый — изможденный.

Зыбель-болото — зыбкое болотистое место.

Свети-цвет — народное название чудесного купальского цветка папоротника.

Моряна — живет на море, владеет ветрами, топит корабли.

Алалей и Лейла, наконец, доходят до Моря-Океана. А что же Котофей Котофеич, освободил Котофей свою беленькую Зайку из лап Лихи-Одноглазого? Не знаю, не скажу.

Одну только завитушку расскажу из путешествия Котофея в царство Лихи-Одноглазого. Вот она какая.

Завитушка

Случилось однажды, как идти Коту Котофею освобождать свою беленькую Зайку из лап Лихи-Одноглазого, занесла Котофея ветром нелегкая в один из старых северных русских городов, где все уж по-русскому: и речь русская старого уклада, и собор златоверхий белокаменный и тротуары деревянные, и, хоть ты тресни, толку нигде никакого не добьешься.

Котофей не растерялся, — с Синдбадом самим когда-то моря переплывал, и не такое видел!

Надо было Коту себе комнату нанять, вот он и пошел по городу. Ходит по городу, смотрит. И видит, домишко стоит плохонький, трухлявый, — всякую минуту пожар произойти может, — а в окне билетик наклеен: сдается комната. Котофею на руку: постучал. Вышла женщина с виду так себе: и молодое в лице что-то, и старческое, — морщины старушечьи жгутиком перетягивают еще не квелую кожу, а глаза не то от роду такие запалые, не то от слез.

— У вас, — спрашивает Котофей, — сдается комната?

— Да я уж и не знаю, — отвечает женщина.

— У кого же мне тут справиться?

— Я уж и не знаю, — мнется женщина.

— Хозяйка-то дома?

— Да мы сами хозяйка.

— Так чего же вы?

— Да мы дикие.

Долго уговаривался Кот с хозяйкой, и всякий раз, как дело доходило до какого-нибудь окончательного решения, повторялось одно и то же:

— «Да мы дикие».

В конце-концов занял Котофей комнату.

Ребятишек в доме полно, ребятишки в школу бегали, драные такие ребятишки, вихрастые.

Теснота, грязь, клопы, тараканы, — не то чтобы гнезда тараканьи, а так сплошь рассадник ихний.

«И как это люди еще живут и душа в них держится?» — раздумывал про себя Кот, почесываясь.

Хозяина в доме не оказалось: хозяин пропал. И сколько Котофей ни расспрашивал хозяйку, ответ был один:

— Хозяин пропал.

— Да куда? Где?

— Пропал.

Рассчитывал Кот одну ночь прожить, — уж как-нибудь протарака-нить время, да пришлось зазимовать.

Выпали белые снеги глубокие. Завалило снегом окно. Свету не видать, — темь. Тяжкие морозы трещат за окном. Ни развеять, ни размести, — глубоки сугробы.

Вот засветит Котофей свою лампочку, присядет к столу, сети плетет, — Кот зимой все сети плел. А чтобы работа спорилась, примется песни курлыкать, покурлычет и перестанет.

— Марья Тихоновна, вы бы сказку сказали! — посмотрит Котофей из-под очков на хозяйку глазом.

Хозяйка как вошла в комнату, как стала у теплой печки, так и стоит молчком: некому разогнать тоску, — ей тоже не весело.

Кот и раз позовет, и в другой позовет и только на третий раз начинается сказка. И уж такие сказки, — не переслушаешь.

Клоп тебя кусает, блоха точит, шебуршат по стене тараканы, — ничего ты не чувствуешь, ничего ты не слышишь: ты летишь на ковре-самолете под самым облаком, за живою и мертвой водой.