Том 2. Баллады, поэмы и повести - [2]

Месяц в облаке потух.

Конь, мой конь, кричит петух».

«Близко ль, милый?» — «Вот примчались».

Слышат: сосны зашатались;

Слышат: спал с ворот запор;

Борзый конь стрелой на двор.

Что же, что в очах Людмилы?

Камней ряд, кресты, могилы,

И среди них божий храм.

Конь несется по гробам;

Стены звонкий вторят топот;

И в траве чуть слышный шепот,

Как усопших тихий глас…

Вот денница занялась.

Что же чудится Людмиле?..

К свежей конь примчась могиле

Бух в нее и с седоком.

Вдруг — глухой подземный гром;

Страшно доски затрещали;

Кости в кости застучали;

Пыль взвилася; обруч хлоп;

Тихо, тихо вскрылся гроб…

Что же, что в очах Людмилы?..

Ах, невеста, где твой милый?

Где венчальный твой венец?

Дом твой — гроб; жених — мертвец.

Видит труп оцепенелый;

Прям, недвижим, посинелый,

Длинным саваном обвит.

Страшен милый прежде вид;

Впалы мертвые ланиты;

Мутен взор полуоткрытый;

Руки сложены крестом.

Вдруг привстал… манит перстом…

«Кончен путь: ко мне, Людмила;

Нам постель — темна могила;

За́вес — саван гробовой;

Сладко спать в земле сырой».

Что ж Людмила?.. Каменеет,

Меркнут очи, кровь хладеет,

Пала мертвая на прах.

Стон и вопли в облаках;

Визг и скрежет под землею;

Вдруг усопшие толпою

Потянулись из могил;

Тихий, страшный хор завыл:

«Смертных ропот безрассуден;

Царь всевышний правосуден;

Твой услышал стон творец;

Час твой бил, настал конец».

Кассандра [1] >*

Все в обители Приама

  Возвещало брачный час,

Запах роз и фимиама,

  Гимны дев и лирный глас.

Спит гроза минувшей брани,

  Щит, и меч, и конь забыт,

Облечен в пурпурны ткани

  С Поликсеною Пелид.

Девы, юноши четами

  По узорчатым коврам,

Украшенные венками,

  Идут веселы во храм;

Стогны дышат фимиамом;

  В злато царский дом одет;

Снова счастье над Пергамом…

  Для Кассандры счастья нет.

Уклонясь от лирных звонов,

  Нелюдима и одна,

Дочь Приама в Аполлонов

  Древний лес удалена.

Сводом лавров осененна,

  Сбросив жрический покров,

Провозвестница священна

  Так роптала на богов:

«Там шумят веселых волны;

  Всем душа оживлена;

Мать, отец надеждой полны;

  В храм сестра приведена.

Я одна мечты лишенна;

  Ужас мне — что радость там;

Вижу, вижу: окрыленна

  Мчится Гибель на Пергам.

Вижу факел — он светлеет

  Не в Гименовых руках;

И не жертвы пламя рдеет

  На сгущенных облаках;

Зрю пиров уготовленье…

  Но… горе́, по небесам,

Слышно бога приближенье,

  Предлетящего бедам.

И вотще мое стенанье,

  И печаль моя мне стыд:

Лишь с пустынями страданье

  Сердце сирое делит.

От счастливых отчужденна,

  Веселящимся позор,

Я тобой всех благ лишенна,

  О предведения взор!

Что Кассандре дар вещанья

  В сем жилище скромных чад

Безмятежного незнанья,

  И блаженных им стократ?

Ах! почто она предвидит

  То, чего не отвратит?..

Неизбежное приидет,

  И грозящее сразит.

И спасу ль их, открывая

  Близкий ужас их очам?

Лишь незнанье — жизнь прямая;

  Знанье — смерть прямая нам.

Феб, возьми твой дар опасный,

  Очи мне спеши затмить;

Тяжко истины ужасной

  Смертною скуделью быть…

Я забыла славить радость,

  Став пророчицей твоей.

Слепоты погибшей сладость,

  Мирный мрак минувших дней,

С вами скрылись наслажденья!

  Он мне будущее дал,

Но веселие мгновенья

  Настоящего отнял.

Никогда покров венчальный

  Мне главы не осенит:

Вижу факел погребальный;

  Вижу: ранний гроб открыт.

Я с родными скучну младость

  Всю утратила в тоске —

Ах, могла ль делить их радость,

  Видя скорбь их вдалеке?

Их ласкает ожиданье;

  Жизнь, любовь передо мной;

Всё окрест очарованье —

  Я одна мертва душой.

Для меня весна напрасна;

  Мир цветущий пуст и дик…

Ах! сколь жизнь тому ужасна,

  Кто во глубь ее проник!

Сладкий жребий Поликсены!

  С женихом рука с рукой,

Взор, любовью распаленный,

  И гордясь сама собой,

Благ своих не постигает:

  В сновидениях златых

И бессмертья не желает

  За один с Пелидом миг.

И моей любви открылся^*

  Тот, кого мы ждем душой:

Милый взор ко мне стремился,

  Полный страстною тоской…

Но — для нас перед богами

  Брачный гимн не возгремит;

Вижу: грозно между нами

  Тень стигийская^* стоит.

Духи, бледною толпою

  Покидая мрачный ад,

Вслед за мной и предо мною,

  Неотступные, летят;

В резвы юношески лики

  Вносят ужас за собой;

Внемля радостные клики,

  Внемлю их надгробный вой.

Там сокрытый блеск кинжала;

  Там убийцы взор горит;

Там невидимого жала

  Яд погибелью грозит.

Всё предчувствуя и зная,

  В страшный путь сама иду:

Ты падешь, страна родная;

  Я в чужбине гроб найду…»

И слова еще звучали…

  Вдруг… шумит священный лес…

И зефиры глас примчали:

  «Пал великий Ахиллес!»

Машут Фурии змиями^*,

  Боги мчатся к небесам.^*..

И карающий громами^*

  Грозно смотрит на Пергам.

Светлана >*

А.А. Воейковой

Раз в крещенский вечерок

  Девушки гадали:

За ворота башмачок,

  Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

  Слушали; кормили

Счетным курицу зерном;

  Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

  Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат

И над чашей пели в лад

  Песенки подблюдны.

Тускло светится луна

  В сумраке тумана —

Молчалива и грустна

  Милая Светлана.

«Что, подруженька, с тобой?

  Вымолви словечко;

Слушай песни круговой;

  Вынь себе колечко.

Пой, красавица: «Кузнец,

Скуй мне злат и нов венец,

  Скуй кольцо златое;

Мне венчаться тем венцом,

Обручаться тем кольцом

  При святом налое».

«Как могу, подружки, петь?