Том 17. Твердая рука. Мексиканская месть - [42]

Дон Хосе, наконец, открыл глаза и, протяжно зевнув, сладко потянулся.

— Карамба! — воскликнул он, убедившись с первого взгляда, что солнце стояло высоко. — Я, кажется, здорово проспал; должно быть, поздно!

— Десять часов.

— Десять?! — мгновенно вскочив, воскликнул дон Хосе. — И вы не растолкали этакого лентяя!

— Вы так сладко спали, дружище, что у меня не хватило духа.

— Гм, — сказал Паредес. — Я, право, не знаю, следует ли мне побранить вас или поблагодарить за такую заботу: ведь мы потеряли уйму драгоценного времени.

— Не горюйте! Взгляните: вода ушла, земля подсыхает… Лишь только спадет полуденный зной, мы сядем на коней и в несколько часов наверстаем потерянное время.

— Ваша правда, товарищ! — весело произнес дон Хосе, окинув окрестности опытным взглядом старожила прерий. — Ну, раз так, усядемся завтракать, и время пройдет незаметно. Без дальних промедлений приятели принялись за завтрак, ничем не отличавшийся от вчерашнего ужина.

Настал час отъезда. С холма им пришлось спускаться, ведя лошадей в поводу. Крутизна, по которой они так лихо взлетали ночью, когда их подстегивала опасность, теперь предстала перед ними во всей своей неприглядности: это был чрезвычайно обрывистый и труднопроходимый спуск.

— А теперь, дружище, — сказал Твердая Рука, когда они сели на коней, — мы поедем в один атепетль[49]. Не возражаете?

— Я лично — нет, но не пойму, какая от этого может быть польза для моего господина?

— Это как раз один из тех вопросов, на которые я пока не стану отвечать; вам достаточно знать, что мы предпринимаем этот шаг в интересах вашего господина. Наша поездка не повредит ему в его делах; напротив, она принесет ему большую пользу.

— Так с Богом, в путь! Но далеко ли отсюда эти индейцы?

— Для других это было бы целым путешествием. Но ведь мы с вами лихие наездники, да к тому же на великолепных конях. Мы доберемся туда завтра же не позже трех или четырех часов пополудни.

— Ну, значит, не так уж далеко. А в какой стороне лежит это селение?

— Да вы, наверно, слышали о нем, если только вас раньше не заносило туда как-нибудь случайным ветром. Селение это находится всего в двенадцати лье от асиенды дель Торо.

— Подождите, подождите! — воскликнул управитель, напряженно роясь в своей памяти. — Ну конечно, знаю! Я, правда, никогда не бывал в этой деревне, намного слышал о ней.

Не там ли живет этот бледнолицый — один из главных вождей индейцев?

— Говорят, — уклончиво ответил охотник, едва заметно покраснев.

— Не странно ли: белый человек отказывается от общества себе подобных ради того, чтобы жить среди дикарей!

— Почему же «дикарей»?

— Боже мой! Всем известно, что индейцы неразумны, как дети.

При этих словах охотник, окинув Паредеса загадочным взглядом, чуть заметно пожал плечами, но промолчал; может быть, потому, что он мог бы слишком много сказать в ответ, а может быть, потому, что сомневался, может ли такой тяжелодум, как управитель, с его ограниченным умственным кругозором, понять его. Перекидываясь отрывочными фразами, они тронулись в путь.

День прошел без происшествий. До самой ночи они двигались с необычайной быстротой, лишь изредка останавливаясь, чтобы подстрелить себе дичь на ужин. Покуривая и беседуя, друзья неслись галопом к месту своей ночевки. Они мчались напрямик по прерии — по полету птиц, как говорят индейцы; взбирались на горные кряжи, спускались с них, а реки переплывали, не теряя времени на поиски брода.

Такая езда совершенно немыслима в европейских странах, где путник, взявший напрямик, на каждом шагу натыкался бы на села или города, которые ему пришлось бы объезжать. Но в Мексике, где поселения крайне редки, подобный способ путешествия значительно сокращает путь.

Так и случилось, что приятели в двадцать четыре часа оставили за собой то самое пространство, на преодоление которого Паредесу потребовалось сорок восемь часов. Дело в том, что управитель, выехав из асиенды дель Торо, ехал проезжей дорогой почти до самого холма, на котором его застигло наводнение, в то время как два друга, избегая проторенных путей, мчались по тропам, протоптанным дикими зверями. Уже стемнело, когда путники расположились на ночлег в лесу по ту сторону асиенды дель Торо. Они миновали ее перед вечером, но и теперь еще виднелся вдалеке мрачный и горделивый силуэт замка.

Пейзаж принимал все более суровый и дикий характер; все тучнее росла трава, все непроходимее были чащи невиданных до своим размерам и возрасту деревьев, все говорило о близости границы так называемого цивилизованного мира; еще один шаг — и очутишься на индейской территории; так, по крайней мере, называют ее здесь, хотя на всех географических картах эта территория фигурирует как мексиканская. Приятели развели огонь, с аппетитом поужинали, после чего завернулись в свои плащи, протянули ноги к огню и тотчас же уснули, полагаясь на инстинкт своих коней, которые, конечно, не дадут застигнуть себя врасплох и своим ржанием предупредят о приближении двуногого или четвероногого врага.

Ночь прошла, однако, спокойно. С восходом солнца наши путники возобновили свое прерванное путешествие.

— А знаете, я ведь ошибся, — заговорил вдруг охотник, обращаясь к Паредесу. — Я сказал вам вчера, что мы будем на месте во второй половине дня, а мы приедем в одиннадцать утра.