Том 16. Сент-Ронанские воды - [27]

Манеры молодой леди переменились не меньше, чем ее характер: раньше она была чересчур беззаботна и вольна в обращении, теперь стала сдержанна, замкнута и надменна. Сознание, что многие сторонятся ее в обществе, заставляло ее назойливо подчеркивать свой титул и во всем видеть недостаток уважения к себе. Полновластно распоряжаясь кошельком сэра Бинго, она не знала ограничений в расходах на платья или новый выезд. Теперь, в противоположность своим девичьим привычкам, она предпочитала богатство и наряды веселью и пыталась роскошью своего обихода привлечь то внимание, ради которого более не старалась быть ни приятной, ни забавной. Тайным источником постоянного унижения была для нее необходимость выражать свою почтительность леди Пенелопе Пенфезер, которую она считала неумной и чьи претензии на значение в обществе, понимание литературы и покровительство художникам и поэтам она видела насквозь и презирала, ибо была достаточно проницательна. Эта вражда оказывалась тем тягостней, что молодая леди Бинкс понимала, насколько поддержка леди Пенелопы нужна ей, чтобы сохранить свое положение в далеко не избранном кругу сент-ронанского общества. Она видела, что, не будь этой поддержки, она может утратить и то, что имеет. Добрые чувства леди Пенелопы к леди Бинкс тоже не были особенно искренни. Она разделяла старинную и естественную нелюбовь незамужних нимф известного возраста к нимфам, делающим блестящие партии у них под носом, и сильно подозревала леди Бинкс в тайной неприязни к себе. Однако та носила громкое имя, да и роскошный образ жизни супруги сэра Бинго делал честь Сент-Роианским водам. Поэтому обе дамы удовлетворяли свою взаимную вражду тем, что время от времени под маской вежливости отпускали друг другу язвительные словечки.

Такова была леди Бинкс. Однако половина всех барышень на Сент-Ронанских водах завидовала ее нарядам, каретам и прислуге. И, глядя на нее, сидевшую среди них с омраченным досадой красивым лицом (ибо она была хороша собой и прекрасно сложена), они думали только о том, как она гордится тем, что достигла своей цели, и как воображает, что благодаря своему богатству и алмазному обручу на лбу она теперь не ровня всем остальным. Поэтому они покорно терпели ее властное и тираническое обращение, которого отнюдь не смягчали воспоминания о времени, когда в своей прежней роли сорванца-дев-чонки ей приходилось быть предметом их сплетен и ехидства. Леди Бинкс вовсе не собиралась забывать обид, нанесенных юной мисс Бонниригг. А прелестные девицы покорно сносили ее злобу, подобно молодым лейтенантам на корабле, которые терпят брань грубого капитана, клянясь в душе выместить все на своих подчиненных, когда они сами станут капитанами. Так — королевой и мученицей — сидела на своем месте за обеденным столом леди Бинкс и терзалась то от глупых речей своего супруга и повелителя, то от мимоходом сделанного саркастического выпада леди Пенелопы, на который она хотела бы, но не смела ответить.

Время от времени она поглядывала на своего соседа Фрэнсиса Тиррела, но ни разу не обратилась к нему и молча принимала от него разные услуги, к которым обязывала его обычная вежливость. Она отлично заметила, что он говорил с сэром Бинго, и, зная по опыту, с каким видом ее почтенный повелитель отступает после неудачного спора, а также памятуя его умение попадать в такие переделки, она ничуть не сомневалась, что он претерпел от Тиррела какое-то унижение. Поэтому она испытывала к новому гостю смешанное чувство, не зная, благоволить ей к человеку, оскорбившему того, кого она ненавидела, или сердиться на него, так как унижение, перенесенное мужем, естественно задевало и ее. Возможно, были у леди Бинкс и другие мысли. Так или иначе, она посматривала на Тиррела с пристальным, хотя и безмолвным вниманием; он же почти не говорил с ней, будучи вынужден беседовать с леди Пенелопой Пенфезер, совершенно завладевшей им.

Из вежливых, хотя и уклончивых ответов Тиррела на вопросы о том, чем он занимался прежде, ее милости удалось уразуметь лишь, что он много путешествовал по отдаленным областям Европы и даже Азии. Леди несколько растерялась, но не отступила. Поскольку он был здесь человеком новым, она указала ему на некоторых из присутствовавших и любезно предложила представить его, так как знакомство с ними могло быть для него полезно или приятно. Но посередине разговора она вдруг прервала свою речь и спросила:

— Вы не прогневаетесь, мистер Тиррел, если я скажу вам, что уже несколько минут слежу за вами и что я разгадала ваши мысли? Все время, пока я рассказывала вам об этих милых людях, а вы мне отвечали такими учтивыми замечаниями, что они могли бы с полным правом и великой пользой войти в «Домашний разговорник для обучения иностранцев, как изъясняться по-английски в обычных обстоятельствах», вы все время думали только об этом кресле напротив, которое стоит пустое между нашим председателем и сэром Бинго.

— Признаюсь, сударыня, — ответил он, — мне показалось странным, как такое почетное место не занято, хотя за столом гости сидят довольно тесно.

— О, продолжите ваши признания, сэр! Признайтесь, что пустое место — кресло Банко — для поэта привлекательней занятого, даже если бы это кресло занимал какой-нибудь олдермен. А что, если Чернокудрая Дама вдруг проскользнула бы к столу и заняла это кресло? Достало бы у вас мужества выдержать ее появление, мистер Тиррел? Уверяю вас, это не так уж невероятно.